- Ладно, стой, сейчас принесу номерок.
И снова исчез в другой комнате. Испытывая нетерпение, я двинулся за ним.
10
Поздно вечером мне позвонил один приятель, которому я на днях дал почитать эту книгу. Голос его звучал как-то растерянно.
- Ты что сейчас делаешь? - спросил он меня.
- Ничего. Телевизор смотрю...
Тут я маленько прихвастнул: никакого телевизора у меня, понятно, нет.
- А что там идет?
- Не знаю.
- А-а, - протянул тот. - Везет тебе. А у меня вот телевизора нет, непонятно зачем соврал он; я-то знал, что телевизор у него есть.
- Нестрашно. Приходи ко мне, мой посмотрим.
- А что, ты разве купил? - так спросил он, озадаченный.
- Нет.
- А-а. Понял, - сказал тот. - Я тебе вот что хотел сказать. Я эту твою...
Он помолчал.
- ... эту твою книжицу прочитал уже.
- Ну и как? Здорово, правда?
- Ты понимаешь... Может, нам лучше встретиться? Что по телефону говорить? Так можно, знаешь, человека смертельно обидеть.
- Обидеть? - опешил я. - Подожди, тебе что, книга не очень понравилась?!
- Как тебе сказать... Погода такая отвратительная последнее время.
- Ты не темни, - хладнокровно сказал я. - Горькая правда лучше слащавой лжи. Бей наотмашь.
- Прости, - тихо сказал мой друг. - Не могу.
- Бей, - приказал я. - Не жалей.
- Давай лучше встретимся где-нибудь, - предложил он, помолчав. Посидим, обговорим все...
- Ладно. Я только телевизор выключу и сразу бегу.
- Ну, давай. До встречи, - сказал мой друг.
- До встречи, дружище.
- Ты не грусти.
- Да я не грущу.
- Правильно делаешь.
- Еще бы.
Мы одновременно положили трубки. Выключив телевизор, я накинул куртку, положил в карман шапку и выбежал из квартиры.
- Ты знаешь, - таковы были первые слова моего друга, - книга твоя какая-то такая странная...
- Так это же классно! - воскликнул я и хлопнул его по плечу.
Тот поморщился и потер плечо рукою.
- Ты меня по плечу больше так не хлопай, а то я тебе голову оторву.
Я знал, что он не шутит.
- Такое дурацкое ощущение: читаешь, читаешь, а все непонятно, что к чему. Вот кажется - поймал, вот кажется - уже и за хвост тянешь, - он показал, как тянет за хвост, - а страничку перевернешь - там тебе кукиш. -Он сложил фигу и показал самому себе. - Снова ничего непонятно.
- Проблема, - сказал я.
- Я вообще не понимаю, зачем такие книги писать, если честно.
Он смотрел на меня участливо.
- Я тоже.
- Ты бы, знаешь, про зайцев написал, - обрадовался он своей мысли.
- Как это?
- Сидят два зайца в норочке, муж и жена, такие пушистые, серенькие, а жена ему головку на плечо положила, ест морковку и ушками об него трется. А он ей говорит...
- "Что ты видишь, дорогая, в этом настенном календаре?" - закончил я вместо него.
- В каком настенном календаре? Никакого настенного календаря там не было.
- Хорошо, прости. Это из следующей главы.
Он отхлебнул из бокала. Видно было, что его обидело мое замечание.
- Они сидят в норочке, едят свою морковку, нежно трутся друг о дружку ушами...
Друг замолчал, отвернулся; я видел, как покраснели и наполнились слезами его глаза.
- А она говорит ему: "Как хорошо, милый, - заговорил он вдруг женским голосом, - что ты выбрал именно эту полянку, чтобы построить нашу норочку... Я никогда еще в жизни не видела такой прекрасной полянки". А он ей отвечает: "Я же все, дорогая, готов для тебя сделать, в лепешку разобьюсь, лишь бы ты была планомерно удовлетворена". Она говорит: "Я как подумаю о наших детишках, так мне прямо сразу плакать хочется". А он ей ласково отвечает и смотрит так, знаешь, сверху вниз: "Милая моя, ты такая прекрасная мать. И я хочу сделать тебе дорогой подарок". "Какой-такой дорогой подарок?" спрашивает, краснея, она. "Этим летом мы поедем отдыхать в Ниццу, ласточка. Я типа уже заказал роскошный номер в пятизвездочной гостинице". Ну, сам понимаешь...
Мой друг отвернулся, отер незаметно рукавом слезы.
- Радость, поцелуи, объятья, ласковые слова... Детишки спят. А в это время, - заговорил он грозно, - наводнение.
Он смотрел перед собой широко раскрытыми глазами. Голову даю на отсечение - он видел это наводнение. Не он сидел сейчас со мной за одним столиком - это была тень, фантом, что угодно: он стоял на той полянке и с немым ужасом следил за вздымающимися волнами.
- И вот волны подкатывают уже к самым краям их норки. - Голос его стал хриплым от волнения. - Она спрашивает: "Что это, милый, как будто сыростью откуда-то потянуло?". А тот отвечает: "Речка близко, ветер, видно, с реки".
Мой друг положил голову на руки, спрятал лицо. Я видел, как дрожали его плечи. Я боялся нарушить молчание.
- А она говорит: "А что это ветер так свищет?" - подняв свое залитое слезами лицо, сказал он тоненьким голоском. - "Не знаю, дорогая, - это уже низким, мужественным, мужским. - Пойти, разве, посмотреть?" "Да нет, сиди, там холодно". Так сильно она жалела его, - пояснил мой друг дрожащими губами.
- А что потом? - спросил я осторожно.
- А потом холодная мартовская вода хлынула в норку, - он показал рукою, как страшно хлынула вода в норку, - и...
- Ну, - сказал я, страшно заинтригованный. - И что было дальше?
- И...
Он крепился еще мгновение, но после упал головой на стол, закрылся руками - и зарыдал, и забился.
Я утешал его как мог.
- Я обязательно напишу такую книгу, - пообещал я, когда мы расставались. - А таких, как эта, - никогда больше писать не буду.
- Обещаешь? - спросил он, испытующе глядя в мои глаза.
- Слово писателя, - сказал я твердо.
- Спасибо, старина. Утешил ты меня. Прощай.
- Прощай, - сказал я и как-то невзначай хлопнул его по плечу. Да еще и как хлопнул! - он, бедняга, едва устоял на ногах.
- Я же тебя предупреждал, чтобы ты меня по плечу больше не хлопал! заорал он, вытягивая шею и настолько широко раскрывая рот, что туда с легкостью можно было бы просунуть небольшую дыню. - Ты что, забыл, козел?!
- Ничего я не забыл. Давай я тебе лучше расскажу про бедную бабушку, которая заперла свою дочку, когда та была еще совсем маленькой, в сундук и всю жизнь потом кормила ее через дырочку.
Говоря, я пятился и оглядывался, надеясь увидеть кого-нибудь и позвать на помощь.
- Ты не оглядывайся, не оглядывайся, подонок, - сказал он как-то очень нехорошо и первый раз ударил меня по лицу. До того как потерять сознание, я насчитал девятьсот тридцать пять ударов по корпусу и сто семнадцать в лицо.
Таковы эти встречи с читателями. Брат-писатель, избегай ты лучше этих людей, ненадежный народ читатели, жестокий, непредсказуемый. То деньги одалживают - и не отдают, то жен уводят - и не возвращают, то просто-напросто кулаками дерутся...
С другой стороны, писатели и сами народ ушлый. И жен уводят, и деньги забирают, и кулаками дерутся. Сволочь на сволочи.
11
А потом погода испортилась. Она переменилась в один день, и зима кончилась.
Было так: с утра еще я внимательно посмотрел в настенный календарь, и там ясно значилось: ... января ... года. Ошибки быть не могло, потому что я еще и жену подозвал и спросил ее таким подчеркнуто нейтральным тоном: что ты видишь, дорогая, в этом настенном календаре? Жена у нас человек строгий и немногословный. Заглянув в настенный календарь, она, не колеблясь, ответила мне: ... января ... года.
На всякий случай - чтобы уж наверняка не ошибиться - мы подозвали нашу дочурку.
- Ну-ка, дочурка, посмотри-ка в этот наш старый добрый настенный календарь - что ты там видишь? - сказали мы с женой нейтральным тоном, чтобы не оказывать на нее психологического давления.