Чтобы получить иллюзию того, что я не жена ему, он платил мне. Всякий раз, как я принимала его у себя, он опускал в эту шкатулку какую-нибудь золотую монету. Он утверждал, что это облагораживает супружеские отношения.
— И никто не старался взломать эту шкатулку?
— У меня верные слуги. При том же никто не подозревает, что в ней находится золото.
— В ней наверное несколько десятков тысяч франков.
— Пожалуй, с полмиллиона.
Тито подошел к шкатулке и попробовал поднять ее: это оказалось не так-то легко: жилы надулись на лбу и на шее.
— Бедняжка! — сказала Калантан, посадила его рядом с собой и стала гладить его руки.
— Видишь ли, эта шкатулка хранит твое прошлое, и я ревную тебя к ней. Я хотел бы, чтобы до меня ты никому не принадлежала. Каждая из этих монет служит доказательством тех ласк и наслаждений, которые ты расточала другим.
— Что за важность? — удивилась Калантан, целуя его в глаза, принявшие злое выражение. Ты настоящий мой повелитель. Мой муж пользовался только своим правом. Мои любовники? Да я и не помню их, потому что чувствую наслаждение только в твоих объятиях. Впрочем, прошлое кануло в вечность и не принадлежит нам!
Тито освободил свои руки из рук Калантан.
Прошлое не принадлежит нам.
Та же фраза, которую сказала и Мод. Обе женщины, одна с долин реки По, другая с расселин Кавказских гор, чтобы утешить его, употребляют одну и ту же фразу.
О, как был прав его приятель, который решил поступить в монастырь!
И в душе своей Тито был возмущен против Калантан, которой нисколько не претило то, что муж смотрел на нее, как на проститутку.
В этот день Тито не мог принудить себя быть нежным с прекрасной армянкой.
— Приду завтра, — извинился он. — Сегодня не могу остаться. Я очень печален. Отпусти меня.
И он пошел к Мод.
Но, если несколько недель тому назад он мог забыть в объятиях Калантан измены Мод, а с Мод забывал о прошлом Калантан, то теперь любовь к этим двум женщинам давила его, как тисками.
Прошлое Калантан было теперь, как на ладони, но и Мод стояла перед ним во всем своем неприкрашенном виде.
Мод и Калантан принадлежали к двум совершенно противоположным расам и были на разных ступенях развития, но сходились в одном: ни та, ни другая не понимала причины его ревности. И та, и другая с одинаковым невинным выражением во взоре, но в разной форме, сказала ему: прошлое не принадлежит нам.
Разница между ними заключалась лишь в том, что, ненасытная в удовлетворении своей страсти, Мод искала в любви чего-то нового, каких-то неизведанных наслаждений, а пресыщенная Калантан хотела чего-то чистого, простого, примитивного.
Тито был в нерешительности, какой из этих двух женщин отдать предпочтение. Он находился между двух огней…
Своими невероятными статьями Тито создал себе в редакции «Текущего момента» совершенно особое положение: ему прибавили жалование, но с тем условием, чтобы он ничего не писал.
— Вы способны написать, что папа подвергся обрезанию для того, чтобы жениться на Сарре Бернар! — сказал ему директор. — Если хотите, чтобы мы остались друзьями, то получайте жалование, приходите в редакцию, играйте на биллиарде, посещайте бар, займитесь фехтованием, пользуйтесь моими сигарами и стенотипистками, но не пишите ни одной строчки, даже в том случае, если я прикажу вам!
Таким образом у Тито не было больше никакого другого беспокойства, как приходить раз в месяц в кассу и получать конверт с банкнотами.
Он употреблял свои утренние часы на уединенные прогулки по окрестностям Парижа; иногда проводил два-три дня в доме Калантан, где для «барина» была отведена особая комната; потом покидал Калантан на целую неделю, в продолжение которой все свое внимание уделял Мод; иногда же проходили дни, и он не показывался ни у той, ни у другой. Тогда он возвращался в подозрительные кафе, где собирался самый разнообразный и разнохарактерный элемент столицы.
Безногий продавец кокаина продал ему шесть стеклянных тюбиков ядовитого зелья, и Тито, набив им карманы, ходил по Парижу, как те дети, которые не расстаются со своими игрушками и на ночь кладут их себе под подушку. Он бродил по самым отдаленным закоулкам Парижа, заходил на кладбища.
Все волновало и раздражало его. Но в одном отношении наступило некоторое успокоение, чего он сразу и не заметил. Кокаин, который в первое время вызывал страшное возбуждение, ослабил теперь свое влияние, и проходили дни, в течении которых Тито не думал ни о прекрасных ножках Мод, ни о мускусе, которым до одури пахло тело Калантан.
Однако, если иногда он представлял себе Мод в объятиях кого-либо другого, ревность просыпалась в нем, и он возвращался домой.