Амалия побледнела от злости и сжала зубы, – видимо, чтобы не заорать. Через минуту она обрела дар речи, но голос ее звучал крайне холодно и отстраненно:
– Знаешь ли, моя милая, если ты не соизволишь умерить свои претензии ко мне, – я могу просто написать, чтоб мне больше не сообщали подробностей этого дела, – мол, меня оно больше не интересует. В газетах о нем давно не пишут, даже в австрийских, – процесс закрытый, а обыватели чуть посудачили об интересном деле самозванца и забыли… А как ты думаешь, кстати, наш Трисмегист и тот безвременно умерший граф Рудольштадт – это все-таки одно и то же лицо?
– Да какая теперь разница? – пожала плечами Мари. – И да, ты можешь написать своим доверенным все, что угодно! Потому что я поеду туда сама, – война закончилась, на дорогах почти безопасно…
– Но я не отпущу тебя, Мари! – принцесса удивленно раскрыла глаза.
– Ха! – бросила Мари. – Неужто свяжешь?
До австрийской границы она доехала почти без приключений. Найти проводника для ее пересечения в обход застав не составило большого труда, – и этот простой честный человек был вполне себе мил, хотя от усов его здорово несло чесноком. Он довез Мари до почтовой станции на своей запасной лошади и ласково приобнял на прощание, а как его звали, – того Мари так и не узнала.
***
На светлую Пасху, в тюрьме святого Венцеслава были разрешены свидания заключенных с родней. Деньги, кокетство и длинный язык привычно делали свое дело: в тюрьму графиню фон Клейст взялся провести Франц, коренастый сорокалетний унтер. Он же за изрядную сумму помог выправить ей бумаги, подтверждающие родство с неким заключенным с совершенно зубодробительной фамилией.
Уже на подходе к тюрьме Мари почувствовала странное. В городе звонили колокола церквей, гомонил народ, но чем ближе они подходили к высоким стенам из красноватого камня, тем тише становилось вокруг: звуки словно вязли в загустевшем, как сахарная вата, воздухе. Ветер, до того кружащий по мостовой и колеблющий подол, стих. Даже птицы, городские воробьи и голуби, куда-то делись. В ближайшем к тюрьме проулке было совсем пусто, – только у одного из заборов маячила карета. Они прошли мимо, и Мари разглядела спящего на козлах здоровенного солдата.
Несмотря на оживленное время дня, тюремный двор встретил их странным безлюдьем, – только часовой у ворот тюремного двора маячил, как истукан. Двое других, замерших у входа в здание, тоже не взглянули на них, – хотя Франц приветливо им кивнул и даже попытался заговорить с одним, нарвавшись на холодное молчание в ответ. Внутри, на площадке перед входом, было так же пусто.
Тревога нарастала в душе Мари: здесь было почти темно, а воздух казался не просто густым – липким и пыльным, как старая паутина. Видимо, наконец-то почуял неладное и ее провожатый.
– Что-то тут не так… – пробормотал Франц. – Пойдемте-ка, барыня, назад.
Он начал поспешно отступать к выходу, но отойти ему не дали. Дорогу заступили сразу двое, с двух сторон: пожилой мужчина, - даже, скорее, старик, - с тонким ироничным лицом и рослая молодая женщина, по виду крестьянка, в простом платье и платке. Старик улыбнулся – вроде бы вполне дружелюбно, но от этого почему-то кровь стыла в жилах, крестьянка на миг скрестила руки на поясе – и снова выпрямила, держа в каждой по ножу.
– Кто ты такой – мне понятно, – тихим низким голосом, не предвещающим ничего хорошего, она обращалась к побледневшему Францу. – А вот кто ты? – она обернулась к Мари.
В глазах опасной женщины Мари видела удивление и сомнение, – надо думать, благодаря им они с Францем были еще живы.
С лестницы, ведущей к камерам, послышались быстрые шаги целой группы людей, – и через минуту на освещенную площадку вышли четверо, одним из которых был Трисмегист. Прошедшие десять лет и тюремное заключение здорово изменили его: в волосах появилась седина, а на осунувшемся лице морщины, борода отросла заново… Но это был он – все тот же стройный демонический красавец с колдовскими полночными глазами. Рядом с ним шла красивая дама лет тридцати с небольшим – черноволосая, бледнолицая и тоненькая, как стебелек; чуть поодаль – высоченный, ростом под потолок, тощий парень и еще одна женщина – изящная блондинка, одетая в мужской костюм.
– Господин маг, – улыбнулась Мари, делая шаг в их сторону. – Я-то думала навестить вас в тюрьме, а вы уже почти на воле!