К чёрту их всех!
Одинокий в лесочке шиповник цветёт,
Скоро-скоро умрёт,
Скоро-скоро…
Полечу в небеса
За кусочком свинца,
Потеряюсь в траве
Через ночь или две,
Скоро-скоро…[1]
Разгулявшийся ветер гнал облака прямиком на сколотые вершины. В умирающем свете горы казались покрытыми сахаром. Улица тоже не подавала признаков жизни. Идеальная ночь для вандала и террориста. Маньяки аплодируют стоя.
Я приехал в Альбиген, рассчитывая похоронить остаток дней под грудой навоза, а грядки вспыхнули и превратились в окопы. Короткоствольный Мидас. А что обнаружится под вялой ботвой «Флоретты»? Может, какой-нибудь шутник привязал мне к пяткам порванный парашют, и я волоком тащу за собой всю военную херабору?
Перезвоном лопат
Отпевают солдат
Скоро-скоро…
Россыпь девичьих слёз
Упадёт на погост
Скоро-скоро…
«Прости, — сказала Франхен. — О, прости, прости….» Но разве в таком деле — в том самом деле — не участвуют двое? За два года, что мы жили вместе, я ни разу не подумал о возможном итоге. И даже сейчас…
А вот сейчас имеет смысл отложить самокопание и заняться собиранием головоломки. Картинки, в которую затесалось слишком много лишних частей. Одно туго монтировалось с другим, и я совсем не уверен, что вся эта свистопляска последней недели представляла собой единое целое. Что-то неизменно вываливалось.
Девчёшки, взрыв общежития, беглый краут, поджог в Вильдорфе, беспорядки в кантоне, угрозы и «вспомогательная полиция» в драных штанах…Это ещё куда ни шло. Но они стреляли в Афрани! Франхен, носящую под сердцем моего ребёнка!..
— Паскудство!
— Эрих, ты?
Настойчивый голос, позвавший меня из гущи листвы, принадлежал горному гному. Или Траудгельду.
— Я.
Шорох, и старый мастер выбрался на дорогу, похрипывая и чертыхаясь. Занятые руки не давали ему отодвинуть колючие ветки. Я осторожно принял груз: коробку патронов, огромный фонарь и что-то продолговатое, в ножнах.
— Топочешь, будто на войну собрался…
Он замолчал и приблизил лицо. Изъеденное темнотой, оно напоминало маску какого-то лохматого божества.
— Что, вправду собрался?
Вместо ответа я пожал ему руку. Он засопел.
— Это имущество Берндта. Фонарь совсем проржавел, сгодится только в металлолом. А вот нож чистенький, и лучше бы тебе его не брать, если не хочешь смертоубийства. И ружьё не бери. Мало ли чего. По дуропьяни, опять же если споткнуться…
— Не споткнусь, — пообещал я. — А ружьё я не возьму. Оставлю вам. Тео, вы можете побыть с моей женой? Если здесь начнутся беспорядки, ей может понадобиться помощь. Ей и Матти.
— Ясное дело. Глаз с них не спущу.
Ножны пахли обугленным деревом. Я потянул за рукоять. Это оказался траншейный боевой нож с неразборчивым клеймом на клинке. Что ж, лучше так, чем ничего. Берндтовская винтовка «Зильбер» нужнее Траудгельду, на случай, если какая-нибудь сволочь, вроде Гегера, вломится к жене в моё отсутствие. Я бы с удовольствием заминировал все подходы к дому, но единственную доступную мину следовало искать в коровнике.
Одиноко трепещет цветок на ветру:
Багрянится рассвет, скоро-скоро умру…
Скоро-скоро…
Траудгельд вздохнул:
— Ну и певец же из тебя, Эрих. Несмазанная телега — и та скрипит краше. Ну да не беда, руки зато привешены куда нужно. А всё-таки зря ты это затеял. Ей-богу зря. Не понимаю, куда ты навялился на ночь глядя и главное — какого чёрта хочешь там найти?
— Знакомых, — ответил я. — Старых знакомых.
_____________________________
[1] По мотивам немецкой народной песни «Bald allzubalde».
Глава 12. Старые знакомые
«Поедешь на своей пукалке?» — уточнил Траудгельд, отправляя меня в дальнее плавание.
Но «Рапид» не заслужил таких оскорблений.
Клокочущий, нервный звук сменило ровное жужжание двигателя. С тяжеловесной грациозностью мопед заложил вираж и выехал с Цельтвеге на главную, а оттуда — на грунтовое ответвление, соединяющее Альбиген с шоссе.
Уже стемнело, но не настолько, чтобы я путался в сторонах света. Дорога была пустынна — обычное дело для вечера, однако я не помню, чтобы слышал сегодня шум рейсового автобуса. Могли ли они перекрыть дорогу?
«Они».
Теперь я не испытывал сомнений: «Ультрас» пробрались и сюда. И среди них кто-то, кто знал меня как инспектора Коллера. Отсюда слежка и чужое дыхание на затылке.