Иногда я вспоминал про винтовку Берндта. «Возьми её, Эрих, — попросил меня Траудгельд. — Я всё равно сомневаюсь, что смогу ей воспользоваться. — Почему? — Я никогда не стрелял в человека. — Это очень просто, Тео, — сказал я ему. — Кажется, что страшно, но лишь до первого раза. А потом — всё хорошо. Нет ничего проще».
В чаще стучал дятел. Трава стала выше и зеленее. Я спустился в распадок. Поднявшись по западному склону, я бы упёрся прямо в задний двор Гегера. Куча листвы, в которой закопали девчёшку, совсем побурела. Судя по карте, мне нужно было взять немного левее. Вряд ли тот участок был огорожен. Старый хозяин держал коз, а новый — разве что крыс в старом сарае.
«Тук», — выстукивал дятел. «Тук-так», — отвечал второй, на самом верху сосны. Косой луч пробился и поджёг паутину, обнимающую шершавый ствол. Леска. Он использовал леску. Подкрался сзади и накинул на шею, а потом затянул.
Будто ниндзя.
В этой части леса он убил Лени и маленькую Дафну Фогт. Нет, не так. Он оглушил Лени, чтобы перетащить её в более удобное место, а Дафну убил сразу. Она попалась случайно. Должно быть, несла записку от смуглокожего ухажёра, Гафара Паргути. Птичка-невеличка, вестница запретной любви. Скорее всего, в ту ночь её перенесли бы подальше, но тут появился я и наступил слоновьей ногой на сломанный цветок детской руки.
Тук. Тук-так.
В скрещении веток прослеживался какой-то узор — несложный и повторяемый. Ну что за страна! Даже лес здесь заставлен беседками, и сцена подготовлена к пришествию Пана. Если б я был драматургом… Но я-то не драматург! И не способен оценить красоты местной природы. На моём банковском счёте — немного мелочи, и даже нож в кармане тоже какой-то липовый. Здешняя молодёжь не нюхала войн, потому и покупает себе такие ножи.
Фальшивый янтарь… и Хартлеб тоже фальшивый. Они повесили наших вождей, а теперь напяливают их ледерхозе… Как странно! Здесь мои навыки могли бы быть безумно востребованы. Полли знает. Он не такой уж дурак. Он тоже чего-то ищет, но делает это вслепую. Как я.
Тук. Трак-так…
Вот оно!
Деревья расступились и стали кругом, очерчивая поляну — ровную, покрытую ярко-зелёной, сочной травой. Поодаль я увидел стол и две скамейки. Просто доски, положенные на кругляши брёвен.
Лесопилка?
Ветер донёс запах свежего среза — острой смолистой горечи.
В детстве мы жевали смолу.
Тоскливо пробил колокол: раз-и, два-и, три… шесть часов утра. Тёмный шпиль кирхи Альпингхен был отсюда не виден. Бездумно я сделал шаг вперёд, и услышал шорох — слишком поздно, я даже не дал себе труда повернуться и просто стоял, прикованный скользящим лучом, когда легкая тень легла на траву позади меня, и тихий голос сказал:
— Ну, здравствуй, Эрих!
_____________________________________________
[1] Август Винниг — немецкий политик, публицист, написавший книги «Освобождение» (1926) и «Рейх как республика» (1928), которые начинались с тезы: «Кровь и почва — это судьба народов».
[2] Рихард Вальтер Дарре — один из ведущих нацистских идеологов «крови и почвы» (Blut und Boden).
Глава 18. Встреча
Он обошёл меня слева и улыбнулся — худой человек в запачканном грязью садовом костюме. В одной руке был блестящий термос, а другая прижата к боку и прикрыта внахлест полой шерстяной кофты, купленной словно на вырост.
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Кунц.
— Хорошо, — сказал я.
Он кивнул.
— Я знал, что ты заглянешь.
Бугор под кофтой притягивал взгляд как магнитом.
Я посмотрел направо — среди буйной мешанины начавшей желтеть листвы темнела дощатая дверь амбара. Она была чуть приоткрыта.
Изнутри не доносилось ни звука.
— Дела, — пояснил Кунц. — Здесь я отдыхаю от дел. И тебе не помешало бы отдохнуть. Ты выглядишь совсем измученным.
— Я ищу жену.
— Боже мой, — сказал он участливо. — Что с ней случилось? Я могу чем-то помочь?
— Вряд ли.
— Тогда просто присядь. Я налью тебе чаю. И мы обо всём потолкуем.
— Я должен идти.
Он покачал головой.
— Нет, не должен. Поверь моему слову, schatz, так будет лучше. Я знаю. Ты слишком много тревожишься и вконец измотался. Сядь и положи ладони на стол. День будет холодным. Я налью тебе что-нибудь согревающее.
Ткань соскользнула.
На меня уставилось дуло тупоносого «глока».
— Эрих?
Я приблизился к столу и сел, прижимая ладони к шершавой столешнице. В бороздках дерева блестели мелкие паутинки. Ничего удивительного. Пауки оплетают всё, что попадётся им на пути, даже самую мысль о солнце.