Я помог ей подняться, и мы вышли наружу, под шумящий дождь. Его буйство иссякло. Трава на лужайке блестела сочной росистой зеленью. Вряд ли эти стебли кто-то сажал. Но на фоне хвойного леса они выглядели чужеродными, и я мог представить, как Кунц надевает свой костюм садового гнома и рыхлит землю, засевая её клевером, овсяницей и мятликом…
Каждый возделывает свой сад.
Где-то чуть слышно журчала вода, впитываясь в слой дерна и опавшей хвои. Здесь тоже ступала нога человека. Я хотел найти нетронутый уголок для Матти, но просчитался: на земле попросту не осталось неистоптанных мест.
— Кто там лежит? — шепнула Афрани, зябко прижимаясь ко мне.
— Не смотри, — попросил я.
Главная проблема леса — отсутствие указателей.
Усталость сыграла со мной злую шутку. Только выйдя на просеку близ фермы Реберга, я сообразил, что мы зашли не туда.
— Не туда, — озвучила Афрани мои опасения.
— Вижу.
Пока мы возились в амбаре, кто-то подменил глобус. Прямые дорожки стали кривыми, кусты занавесились мокрыми и грязными тряпками, а дятел строчил как переносной пулемёт. Я судорожно вспоминал, в какой стороне остались фургоны. Где север? В какой стороне встаёт солнце? От еловых веток рябило в глазах, и собачий лай в отдалении звучал отрывисто, как стук механической трещотки.
Природа Гельвеции — просто песня, если ты — горный козёл.
Ветер шелестел, как будто шептал речитативом, но что-то было не так… Очень не так. Слишком мирно? Слишком мокро? Слишком…
…громко?
Вот!
Откуда-то с востока донёсся крик, а вслед за ним — хлопок, очень знакомый и не имеющий ничего общего с разрывом петарды.
— Что это?
— Тихо!
Мои уши превратились в локаторы.
— Что это, Эрих? — шепнула Франхен, стуча зубами. — Что это? Что это?
От ужаса она беззвучно заплакала. Капли стекали по серому, будто облинявшему лицу. Я прижал её крепче и услышал биение сердца — частый и страшный звук, от которого мир вновь окрасился в алое.
— Началось.
— Что? Что началось?
— Затмение.
— Затмение? — она поняла меня с полуслова. Глаза расширились, а губы произнесли: — Матти?
— Да.
Не напрямик, только не напрямик. Будь я один… Намокшие листья хлестали нас по глазам, и краем глаза я видел розовое пятно — кофточку Франхен, блеклую, но всё же тревожащее яркую, как сигнал светофора… лисий манок, привлекающий пулю охотника… только не это, я вертел головой и лишь чудом не угодил в овраг… глупо, глупо… как глупо!
Затмение разворачивалось, задевая лес и деревню своим пульсирующим, багрово-золотистым, щекочущим светом. По её щеке ползли слёзы. Я не должен был этого допустить! Как просто, когда руки свободны, но я не чувствовал рук — пальцы закостенели, и я видел Матти и Траудгельда, младенца и старика, вооруженных самой бесполезной в мире винтовкой.
Преодолев несколько скальных ступенек, мы поднялись по склону. Отсюда раскинулся пологий, скошенный книзу вид на пару двускатных крыш и выцветший луг, огороженный парой сосновых жердин. Тропинка изогнулась и съехала книзу — к задам и глухим заборам молочного хозяйства «Ильтингель». Раскидистый бук бросал тень на вязанки хвороста, сваленные поперёк дороги варварской баррикадой. Крутой спуск. Франхен вскинула руку, и что-то откликнулось впереди — в дырявой штопке света и тени.
— Эрих, я не могу!..
— Тихо!
Я толкнул её к буку и закрыл спиной, понимая, что представляю собой отличную мишень. Но лучше так, чем…
Хворост заскрипел.
— Иди сюда, — тихо сказал я, чувствуя, как пот прожигает мое лицо. — Давай, Полли. Брось пукалку, свинья. Поговорим как мужчина с мужчиной. Иди и возьми её. Трёханый ты говнюк. Гнида ты подзалупная!
— Господи, Эрих, — сказал Траудгельд, осторожно высовываясь из-за вязанки хвороста. — Захлопни, пожалуйста, рот! Здесь вообще-то дети!
Беда всех искусственных языков — в их сбивающем с толку лаконизме.
«Здесь дети», — произнёс Траудгельд. Конечно, он имел в виду «ребёнок». В транслингве единственное и множественное братаются отсутствием окончаний. На долю мгновения мне представился детский хор, затаившийся в складках горных пород, но за спиной мастера стоял Матти, всего лишь Матти — насупленный гном, сжимающий в кулаке ржавый секатор.
— Привет, — сказал я оторопело.
Он пошевелил губами и вдруг всхлипнул.
— Мне пришлось выстрелить, — объяснил Траудгельд.
Его рука на прикладе «Зильбера» ощутимо дрожала. Видимо, речь шла не об отстреле косуль.
— Цойссер?