— Её убили вчера?
— Этого я пока не знаю. И не уверен, что должен тебе сообщать. Просто напиши, где был вчера и позавчера. Я подошью это к отчёту.
К одиннадцати я был выжат как лимон. Но оптимизма это мне не добавило. Меллер был профессионалом в своём деле, но имел всего два глаза и две руки, а по дороге на Бюлле, огибающей распадок, где я обнаружил малышку Дафну, ежедневно курсировал заводской автобус и громыхали телеги, груженные шпалами и кирпичом.
Я вышел на улицу.
От голода голова слегка кружилась. Мимо проплыла одна из сестер пастора, неся на сгибе локтя корзинку с печеным хлебом. Меня знобило, я чувствовал, что простудился. Краски казались слишком яркими. Кто-то окликнул меня, я повернулся и увидел Кунца.
— Заходи, — пригласил он, жестом волшебника распахивая передо мной дверь.
После яркого солнца белизна помещения холодила глаз. Комната была разделена на две половины: аптека и парикмахерская. Аптечная часть напоминала бар со специфической винной картой. Гость с редкой формой поноса мог рассчитывать на комплемент от хозяина заведения.
Я опустился в кресло.
— Чай? — предложил Кунц.
В его руке материализовалась чашка.
— Спасибо, — пробормотал я.
От чая пахло сухими травами. Попросту говоря, сеном.
— Плохо выглядишь, — сообщил Кунц.
— Вчера я нашел труп. Маленькой девочки. Ей перерезали горло.
— Бритвой?
— Не знаю. Думаю, тело отправят в город.
Он задумчиво покивал, колдуя над синей спиртовкой. От сквозняка пламя слегка колыхалось, вытягиваясь струной.
— У тебя больные глаза.
— Да?
— Уставшие.
— Видать, слегка прохватило.
— При таком ветре немудрено простудиться. Главное, чтоб это не оказался французский насморк. Или новая эпидемия, занесённая с восточного юга. В Тургау уже обнаружено несколько таких случаев.
— Юго-восток здесь ни при чём! — ответил я резче, чем намеревался.
— Кто во что верит, Эрих.
В улыбке этого человека было что-то от ящерицы. И всё же он мне нравился. Нравилась его скупая несуетливость. Его манера задумываться, прежде чем что-то сказать, и пёстрый язык, не чуждый «патуа» и гельвецизмов. Рыжий в крапинку галстук. Мне нравилось всё, кроме чая с привкусом прошлогоднего сена.
Прозвенел колокольчик. Вошла покупательница. Пока Кунц заворачивал таблетки от кашля, я листал старый журнал с причёсками, томными мальчиками и моделями, похожими на спившихся кинодив.
«Три раза в день. И лучше после еды». — «Это уж как выйдет. Мы и то измучились… гудит как в бочку. Вчера Ханна говорит: „Да когда ж его Бог приберёт!“ Я ей говорю: „Нехорошо так“, а у самой руки трясутся…» — «Пить больше воды». — «Дак воды-то он почитай и не пьёт. Харкает да бухает…» Голоса дребезжали, как пара мух между оконными стёклами. С севера надвигалась серая пыльная туча, лиловая по краям.
Причёска боб. «Вам рекомендован спрей-блеск для волос». Рингельшпиц. Впервые я увидел солнце над Гигервальдзее. Матти попросил пить. Радио пело как благодать божья, мясо было жёстким, а вдали, на приподнятой над обрывом скалистой площадке паслось стадо белых коз. Когда это было? Полгода назад? А кажется, будто вчера.
Туча вращалась, как вращалось и прошлое, и настоящее, сливаясь в пёстрый единый ком, из которого вытягивались нити, что привязывали к этому месту, к этой земной точке, в которой сошлось вращение. Никакие силы инерции не могли сдвинуть эту юлу. Под отяжелевшими веками прыгали цветные спирали. Мне плохо, пожаловалась Афрани. Даже улицы здесь съедены ветром. Мы никогда не найдём дорогу домой, Эрих, никогда…
— …до свидания. Помните — три раза в день.
— Уж надеюсь, что не увидимся. И старику моему полегчает. Все болеют сейчас, лежат в лёжку, просто жалость берёт. А всё эти фремды! Прости меня Боже, но начинаешь думать, что кое-кто был прав, когда строил лагеря для всяких чумазых оглодов. Понавезли заразы! Хуже цыган, ей богу…
Дверь хлопнула.
— Что? — произнёс Кунц, глядя в мои тёмные со сна глаза. — Успокойся, Эрих. Бога ради, успокойся и сядь. Заметь, ведь всё это сказал не я.
К двум часам сонливость прошла.
Нужно было спешить. Я не предупредил Траудгельда, а в мастерской меня ждал новый технический ребус — радиоприёмник времён первой технической забастовки. Кажется, ему требовалось заменить конденсатор. Если бы все проблемы решались так просто, мир был бы довольно уютным местом.
Размышляя об этом, я свернул на Биргенштрассе.
Там опять что-то происходило.
У крыльца отирался странный типок. Худосочный чернявый малый в спортивных штанах и рубашке с нашивками какого-то «югенда». Судя по всему, между ним и Траудгельдом состоялся разговор, и весьма неприятный: щёки у обоих раскраснелись, и по лицу гостя блуждала кривая ухмылка, которая очень мне не понравилась.