Йен будет счастлив. Весь мир будет счастлив. Гиршель вздохнёт спокойно: кровь его бедной жены перестанет вопиять об отмщении.
Вот только…
Желтоватые страницы так истончились, что, кажется, вот-вот рассыплются.
Я чиркаю зажигалкой.
Пока синеватое пламя облизывает бумагу, я должен убедиться, что увидел — и вчитался в каждое слово. Каждую деталь чужой биографии. Когда федералы доберутся до этой ячейки, здесь останется пепел. Имена и адреса пропадут, сфотографированные только сетчаткой, и господин Шиви может быть спокоен — и возделывать свой сад, пока инерция не затребует главное.
Но когда поезд свернет на кольцевую, я буду рядом. Не Гиршель. Не Йен. Не потомки бесчисленных жертв, взывающие о возмездии, и не потомки потомков, жаждущие напялить чужие обноски. Только я. Краут из краутов.
И у меня отличная память.
Глава 24. Обратный билет
Через час аккорды из «Полёта Валькирий» достигли крещендо.
Но я был уже далеко.
Остатки наемничьих групп сместились к востоку. Операция «Буря в курятнике». Шоссе превратилось в полосу препятствий, и я бы не удивился, узрев там танки и артиллерию. Если метла размахается, будьте любезны: свербёж в носу обеспечен.
По Биргенштрассе стлался фиолетовый дым. Неужели это горит мастерская? Жаль. Вряд ли Траудгельд получит страховку. Несговорчивость местных финансовых служб давно стала частью легенды о происхождении первого жмота.
Если солдаты
Маршируют ротой,
Девушки настежь
Открывают окна…
С чего бы?
С того бы!
С чего бы?
С того бы!
С того бы, что шиндерасса,
Бумдерасса,
Бум…
Кровь перестала течь, но левое плечо вело себя скверно. Чрезвычайно скверно. Как, впрочем, и всё тело. Ноги вознамерились сыграть в поддавки, а голова резонировала и раздувалась, пока не стала размером с земной шар.
Глобус Фатерляндес. Если вы понимаете, о чём я…
Розовый бриллиант «Клио» лежал в брючном кармане, и я надеялся, что он оттуда не выпадет. Консула хватит удар, если такое случится. Может, стоит взять его в рот? Бриллиант, а не консула. Некоторые хитрецы засовывали камни в прямую кишку. Нет, это уж слишком! С учётом утренней встряски за прямизну трубопровода я бы не поручился.
В поле сверкают
Бомбы и гранаты.
Милки рыдают
О своих солдатах…
С чего бы?
С того бы!
С чего бы?
С того бы!
С того бы, что шиндерасса,
Бумдерасса,
Бум…
Если Афрани и Матти мирно сидят на заднем школьном дворе под кустом бузины, я смогу выдохнуть и лечь, и пусть Траудгельд изобретает чудо-повозку, способную доставить нас прямиком к раздаче подарков.
Если же их нет…
Я перетряхну Альбиген вдоль и поперёк, и опять вдоль по линии сгиба. Я обшарю здесь каждую пядь земли. Выворочу каждый камень. Этот рай отдаёт подмёткой, фальшивой, как картонный вертеп, я больше никому здесь не верю, я ничего никому не прощу…
Если понадобится, я разорву его на куски.
Ай, ладно?
Да ладно!
Ай, ладно?
Да ладно…
Они ждали меня в условленном месте.
Полный комплект. И даже больше.
Франхен привстала и притронулась к горлу, словно пересекая крик, а Матти вырвался из рук учительницы, вскинулся и сел обратно в траву — видимо, от избытка чувств. На его лбу темнел свежий синяк. К дьяволу телегонию! Даже без газоанализатора я уловил крепкий дух семейных традиций.
— Все живы?
— Все, — сказал Траудгельд.
— Кто-нибудь ранен?
— Да. Ты.
Ну что ж. Ответ в стиле армейского радио.
Словно бы в благодарность за внимание сердечная мышца сжалась и — чвак! — вытолкнула сгусток крови из пулевой борозды, пропахавшей трассу в моём многострадальном плече.
— Ах, боже мой, господин Краузе! — охнула фройляйн Кройц, подтягивая к себе упирающуюся макушку Матти. — Присядьте! Сейчас я вам помогу! Я закончила в Базеле курсы сестёр-помощниц «Эрлебунг» и даже получила похвальную грамоту. За перевязку. Садитесь, господин Краузе, я сделаю всё очень быстро. Мы тренировались на манекенах.
— И как?
— Никто не жаловался. — Она чопорно поджала губы и с наслаждением ткнула в кровавую корку. — Это придётся снять.