- Еще бы,- пробормотал мэр и попрощался. Тут же зазвонил другой телефон. Это вновь вышел на связь дежурный секретарь из старого здания мэрии - бывшего Моссовета. Если во время первого за это утро телефонного разговора голос секретаря звучал довольно спокойно - он лишь передавал шефу поступившие сообщения о различных неприятных событиях в городе, происходивших, как всегда, где-то очень далеко от тихих правительственных коридоров,- то теперь в трубке ясно слышались панические нотки.
- Людей не видно, машины тоже не ездят. Центр совсем пустой,- чуть не плача, докладывал секретарь. - Мы не можем выйти из здания - все кругом простреливается. С нами сейчас связались и предложили сдаться...
- А вы что?- полюбопытствовал мэр.
- Мы пока ничего не ответили. Но они тут повсюду - даже в соседних домах. Если они пойдут на штурм, то не знаю, справится ли охрана...
Мэр понял, что секретарь исподволь добивается его согласия на капитуляцию, и рассердился:
- А при чем тут охрана? Оружие в здании есть, получите его у начальника охраны и отстреливайтесь. А если страшно, то можете сдаваться, но тогда не ждите, что я вас буду любой ценой выручать. И вообще в таком случае мы не сработаемся. Вы меня поняли? Вот и хорошо, а то взяли моду: чуть что - сдаваться... Свяжитесь с бригадами внутренних войск при префектурах и передайте им мой приказ блокировать Центр по линии Садового кольца. Скажите, что приказ согласован с министром и с президентом. Пусть командиры бригад согласуют между собой, какие участки каждый возьмет под контроль. Все ясно? Ну и ладно, попозже я с вами еще свяжусь.
Мэр повесил трубку, тут же поднял ее снова и вызвал к себе заместителя, охрану и свой личный автомобиль, в душе благодаря Бога за то, что жена и дети находятся за городом. Он подумал, не позвонить ли жене, но решил сделать это попозже из машины - жена вполне могла еще сладко спать. Имелись более неотложные дела - например, согласовать с министром первоочередные действия московской милиции в сложившейся ситуации. Мэр набрал номер. Через пять минут без особых разногласий было решено, что личный состав переходит на казарменное положение и усиленный вариант патрулирования, задерживая всех подозрительных людей и транспортные средства. Напрашивались и другие, более радикальные меры, однако они не обсуждались, поскольку оба собеседника ожидали вызова к президенту. Вызов не заставил себя ждать, и в дополнение ко всем неприятностям этого ужасного утра мэр увидел из пролетавшего автомобиля застывшие на путях электрички и толпы народу на платформах. Было ясно, что террористы вывели из строя также и пригородные железные дороги - о тяжести повреждений оставалось только догадываться. Мэр так расстроился, что не стал звонить жене сам, попросив сделать это личного секретаря, приехавшего вместе с заместителем. "Не очень пугай,- сказал мэр,- как-нибудь обтекаемо выражайся, но объясни, что дело срочное и что я уже у президента". Секретарь только покачал головой, пытаясь сообразить, как можно в безобидном свете представить все происходящее. Разговора мэр не слушал, напряженно размышляя над тем, какие меры следует принять, дабы удержать ситуацию под контролем, однако в голову ему упорно лезло другое: хроникальные кадры захвата Грозного чеченскими боевиками в августе 1996 года, когда боевики тихо просочились в город, охраняемый лишь двумя тысячами солдат внутренних войск, то есть, по сути, практически не охраняемый, и заняли там все объекты, которые посчитали нужным занять. Население, либо запуганное боевиками, либо сочувствовавшее им, не сообщило гарнизону о происходящем ползучем захвате, а в итоге правительство России оказалось перед выбором: либо вновь выбивать боевиков из Грозного, имея мирное население города в качестве заложников, неизбежно гибнущих в ходе боевых действий, а также неся немалые потери среди своих солдат, либо опустить руки и, не потерпев поражения, признать себя побежденными. Пойти по второму пути и принять позор было тем легче, что в Москве имелось немало влиятельных людей, страстно желавших именно такого развития событий. Чего стоили одни заклинания телевидения и прессы, упорно, изо дня в день, объявлявших ползучее проникновение боевиков в Грозный "взятием города", словно чеченцы и вправду взяли город штурмом, хотя на самом деле они не смогли взять даже одно здание ФСБ. Мэр примерно знал, кому и сколько платили чеченцы в прессе и на телевидении, однако не хотел влезать во всю эту грязь: во-первых, ему с избытком хватало московских дел, а во-вторых, он знал, что у чеченцев есть покровители и посильнее каких-то там продажных газетчиков, пусть даже и весьма многочисленных. Впрочем, главной причиной, по которой мэр практически не выступал против национального унижения, было воспитанное в нем теми же средствами массовой информации убеждение, будто в нынешние времена нацию, помимо чисто материальных проблем, ничего не интересует. Мэр глухо выругался: надо же было позволить так себя оболванить! Теперь приходилось пожинать плоды собственного легкомыслия. Нация вновь оказывалась чертовски неудобной штукой, то позволявшей пинать и ворочать себя так и сяк, то вдруг высовывавшей из этой податливой биомассы цепкую лапу с железными когтями, которые одним ударом перечеркивали безмятежное существование целого легиона паразитов. Зачем нужно было позволять, чтобы страну разодрали на куски, не слушать ропот неоднократно преданной армии, мириться с воровством? Неужели в таком поведении заключался здравый смысл? Несомненно, если здравый смысл состоит в том, чтобы некоторое время пожить в свое удовольствие, а затем соскользнуть в кровавый хаос. Странно, но мэр, терзаемый всеми этими мыслями, не слышал ни одного радиообращения мятежников и тем не менее перебирал в голове все их лозунги, как нечто хорошо и давно известное. Впрочем, вероятно, они и впрямь был ему известны - просто лозунги сидели где-то в глубинах души, выработанные собственным подсознанием, а теперь вдруг врывались в сознание как бы извне, как бы произнесенные мятежниками, а на самом деле являвшиеся общим достоянием огромного множества людей. И все же главный удар в это кошмарное утро мэру еще только предстояло получить. Он взял телефонную трубку и услышал голос секретаря из мэрии:
-...Я не знаю, как их убедить!..
- Спокойно, спокойно. Кого вы хотите убедить?- спросил мэр.
- Штабы не отвечают,- с отчаянием в голосе произнес секретарь. - Не отвечают, и все. Но я все-таки дозвонился до командира ...ской бригады. Он мне сказал, что по закону использование внутренних войск против народных волнений запрещается и он выводить бригаду не будет.
- Какие народные волнения?!- воскликнул мэр. - На улицах никого нет, зато стреляют почем зря, из любого оружия! Это вооруженный мятеж!
- Я ему сказал то же самое,- ответил секретарь. - А он говорит, что его люди прослушали радиообращение и считают, что происходит народное восстание и восставшие стреляют, поскольку вынуждены защищаться. Он говорит, что просто не в состоянии вывести бригаду против мятежников, но это даже хорошо: если они войдут в соприкосновение, то может произойти братание и массовый переход на сторону противника. Пусть уж лучше остаются на базе.
- Пусть остаются,- согласился мэр. - Дармоеды, только мускулатуру способны качать на казенные деньги, а как до дела, сразу в кусты. Ладно, потом с ними разберемся. Как у вас дела? Попыток штурма не было?
- Не было. Нас даже не обстреливают,- ответил секретарь. - Но боевики мимо здания перемещаются постоянно. Начальник охраны приказал их не обстреливать...
- Правильно, ни к чему это,- одобрил мэр, вспомнив любимое здание, отделанное как игрушка, с облицованными мрамором современными пристройками в глубине квартала. - Что несколько милиционеров против них сделают? Тут другие силы нужны.
- Правительство Москвы, префекты и ваши замы собрались в новом здании мэрии,- доложил секретарь. - Будут ждать вас. Там и в Белом доме все пока спокойно - террористы не выходят за пределы Садового кольца.
- Понял. Закончим у президента - подъеду,- сказал мэр. - Мне уже некогда - свяжитесь от моего имени с МВД и ГУВД, потребуйте блокировать Центр силами ОМОНа и СОБРа. Нельзя же оставлять город без защиты!