Корсаков медленно брел по Садовому кольцу. Прямо перед ним небо между домами еще бледно светилось, и на этом фоне неправдоподобно четко вырисовывались массивные углы и уступы зданий, скрещения проводов и поросль антенн на крышах. От Колхозной площади Корсаков спустился к Цветному бульвару, пересек бульвар и, поднявшись в гору, оказался у Кукольного театра. Перед входом в театр стояла небольшая толпа: люди стояли, задрав головы и разинув рты, и чего-то ждали. Корсаков посмотрел туда, куда смотрели они, и увидел на глухом белом фасаде театра странное металлическое сооружение. О том, что это часы, Корсаков догадался лишь тогда, когда раздался мелодичный звон, начали открываться медные дверцы и фигурки волков, медведей и прочих сказочных персонажей начали свое движение, завораживающе действовавшее на зевак. Когда звон смолк и дверцы закрылись, толпа, в большинстве своем состоявшая из пьяных, с веселыми возгласами стала расходиться. Корсаков удивлялся тому, как мало людей остается к вечеру на центральных московских улицах - на центральных улицах Нью-Йорка или Парижа в такое же время не протолкнуться. Впрочем, запустение легко объяснялось повальным закрытием всех магазинов и практически полным отсутствием увеселительных заведений. Москва казалась городом без ночной жизни, и Корсакова в его нынешнем положении это никак не могло радовать: в такой каменной пустыне любой одинокий прохожий поневоле привлекал к себе внимание. Раздумывая, как быть дальше, Корсаков одновременно наблюдал за парочкой, оставшейся под часами: весело ухмылявшийся багроволицый брюнет, оживленно жестикулируя, убеждал в чем-то робкую худосочную девицу. Девица в своем открытом летнем платьице зябко ежилась на вечернем холодке, брюнету же, напротив, явно было жарко: он расстегнул рубашку до пупа, весь лоснился от пота и вообще вызывал легкое отвращение. Вдобавок он ежеминутно поправлял на носу темные очки, необходимость которых в такое время суток вызывала сомнение. Брюнет несколько раз показал рукой на другую сторону улицы, где в старинном двухэтажном доме уютно светилось несколько окон. Корсаков понял, что именно в тот дом он зазывает девицу.
Скрываться в незнакомом городе, не вступая при этом в сношения с обитателями этого города - чистой воды утопия. Данную истину Корсаков хорошо понимал. Поэтому когда брюнет потащил девицу за собой в подземный переход, Корсаков направился следом за парочкой. Брюнет производил впечатление щедрого гуляки, но отнюдь не богача, и можно было предполагать, что в той компании, к которой он звал примкнуть свою чахлую подругу, человек с несколькими сотнями в кармане окажется желанным гостем. Ощупывая в кармане пачку червонцев, Корсаков спустился вслед за парочкой в переход. Под землей гулко разносились выкрики брюнета:"Культурно проведем время!.. Прекрасные люди!.. Снимем стресс!.." Корсаков с удивлением отметил, что брюнет явно стремится представать перед девицей исключительно в профиль. Причина столь странного поведения обнаружилась наверху, когда брюнет поднялся на крыльцо двухэтажного особнячка. Свет из окна упал на его лицо, и обнаружилось, что в его темных очках отсутствует одно стекло. Корсаков стал в тупик: брюнету, по его мнению, следовало либо выкинуть очки, либо вставить стекло. Как можно носить очки с одним стеклом, Корсаков решительно не понимал. В следующие несколько недель жизнь в России научила его тому, что многие вещи не имеют никакого разумного объяснения и тем не менее успешно существуют.
Брюнет поднял руку и нажал на кнопку звонка со словами:"Дадим просраться старому черту". Корсаков вздрогнул: металлический рев звонка мог бы, вероятно, разбудить даже усыпленного арктическим холодом мастодонта. Окна по-прежнему светились, однако брюнету никто не открыл. Тот еще несколько раз запустил мощную трель в недра особнячка, но когда ему вновь не открыли, рассердился не на шутку. Забравшись на выступ стены и прижавшись носом к окну, брюнет вдруг дико завопил:
- Ага! Вот он, гад! Нажрался уже! Открывай, старая свинья!
Далее понеслись совершенно непристойные, но очень смачные обороты. О существовании таких выражений Корсаков мог, конечно, догадаться логически, однако в реальной жизни ему ничего подобного слышать не приходилось. Брюнет нисколько не стеснялся своей словно вымоченной в уксусе спутницы, а та продолжала зябко поеживаться и делала вид, будто все происходящее ее не касается.
- Открывай, хронь проклятая! Открывай, старый пень!- бесновался у окна брюнет. Устав колотить по раме и барабанить в стекло, он обезьяньим прыжком переметнулся к двери и принялся вновь давить на кнопку звонка, удрученно причитая:
- А где же эти козлы? Куда подевались? Ведь все здесь были!
Неожиданно лязгнула дверная задвижка. Брюнет умолк и отступил на шаг от двери. Дверь распахнулась, и возникшая в проеме мужская фигура спокойно произнесла:
- Толян, ты извини, тут такое дело... Понимаешь, Крутой заснул, а мы поспорили, можно его разбудить этим звонком или нельзя. Нас ведь это тоже касается. Выходит, что нельзя.
- Ну вы даете!- взвился Толян. - Я тут стою с девушкой, мерзну, как б... последняя, а они этого старого м...ка изучают! Да он как мертвый, когда нажрется! Друзья так не поступают!
- Прости, старик, оступились, не подумали,- со вздохом сказал человек в дверях. - Больше не повторится.
- Вы всегда так говорите,- проворчал Толян и, повернувшись к девице, распорядился: - Ольгунчик, заходи!
Сунувшись в дверь, Толян, однако, обнаружил, что человек в дверях и не думает уступать ему дорогу.
- А ты никак опять пустой, Толян?- прозвучал укоризненный вопрос. Брюнет что-то смущенно забормотал, а затем вкрадчиво обратился к девице:
- Ольгунчик, слушай, ты денежкой не богата?
Девица молча полезла в сумочку. Толян прытко сбежал с крыльца и остановился перед нею, переминаясь с ноги на ногу.
- Я отдам, ты не думай...- бормотал он. - Вот решу кое-какие вопросы и сразу отдам...
Создавалось впечатление, будто он сам не понимает, что говорит. Девица безмолвно протянула ему несколько бумажек, Толян поднял их к свету и тяжело вздохнул. Корсаков счел, что наступил благоприятный момент и пора вмешаться в разговор: тема денег явно вышла на первый план. Он вышел из тени троллейбусной остановки, возле которой стоял, и решительно шагнул к говорившим.
- Прошу прощения,- внятно произнес он, секунду помолчал и, когда все
головы повернулись к нему, заговорил снова: - Ради Бога извините, что мешаю вашему разговору, но я как раз проходил мимо...
- Ничего, ничего,- оживился Толян. - Какие трудности?
На основе большого житейского опыта Корсаков сделал вывод, что в подобных ситуациях не следует применять хитрых подходов и замысловатых объяснений - они способны только насторожить людей, которые могут решить, будто их собираются одурачить. Наиболее безотказно действует простое предложение выпить, сопровождаемое тактичным комплиментом в адрес предполагаемого собутыльника. Памятуя об этом, Корсаков сказал:
- Я сегодня прилетел из экспедиции, обзвонил знакомых - никого нет. Хотел где-нибудь посидеть - в приличное место попасть не могу. А тут иду, смотрю - веселые ребята вроде бы выпить собираются... Думаю, может, примут меня в компанию? С деньгами все в порядке, есть настроение отметить приезд, а хорошей компании нету.
- О чем речь, земляк!- воскликнул Толян. - Мы что, не русские люди, что ли? Земляка всегда обогреем, заходи!
- Ну что ж, заходите, раз такое дело,- кивнул человек в дверях и посторонился. Входя, Корсаков заметил табличку, прикрепленную к стене особнячка, и успел прочесть два слова:"Педагогическое училище". В вестибюле стоял стол для пинг-понга, а возле стола на двух сдвинутых скамейках лежал на спине старик в пиджаке и линялых спортивных штанах. Корсакову бросились в глаза его огромные ступни в неимоверно засаленных носках. Эти носки, несомненно, оставили бы вереницу липких следов на кафельном полу училища, если бы Толяну удалось разбудить спящего старца и тот пошел бы открывать ему дверь.
- Это Крутой,- кивая на старика, с ненавистью сказал Толян. - Когда он только помрет, старая свинья!