— Можно, конечно. Откуда вы?
— Из Степановки, большевиков ловили.
— То-то я гляжу. Откуда, думаю, здесь солдаты.
Отряд разместился в конторе.
На рассвете к пристани подошел пароход. Бросили сходни. Два десятка ружей направились на выходящих.
— Стой, ни с места!
Толпа шарахнулась назад.
Высокий чернобородый с пятью вооруженными людьми вошел на пароход и прямо на верхнюю палубу.
— Ваши документы!
Дрожали колена, тряслись белые, холеные руки у предъявлявших документы.
Восемь человек в темно-зеленых френчах, с погонами на плечах, свели на берег. Чернобородый остановился у сходней.
— Нижнюю палубу не трогать! Сходи, кому здесь слезать, не бойся!
Мужики с мешками нерешительно мялись. Маленький чернявый мужичонка с сундучком на плечах протолкался вперед.
— Че, паря, стоять-то, мы люди свои, пойдем!
За мужичонкой тронулись и другие.
— Убирай сходни!
Старший — Петрухин — насмешливо взял под козырек.
— Счастливо оставаться, господин капитан!
Капитан брезгливо скосил бритое толстое лицо и нагнулся к трубке.
— Впе-ред! Ти-хай! Пол-ный!
Рота солдат целый месяц крутилась по уезду и никак не могла напасть на след отряда Петрухина. Алексей появлялся неожиданно, разоружал милиционеров, нападал на небольшие отряды солдат и словно сквозь землю проваливался. Захваченное оружие свозилось в овраг — в версте от Чернораевой заимки; люди из отряда расходились по своим деревням…
Рота заночевала в Костине. В большом шатровом пятистеннике Степана Максимыча, Чернораева свата, разместилось с десяток солдат. У Степана Максимыча душа нараспашку, сразу четвертную бутыль самогону на стол.
— Пей, — защитникам нашим завсегда рады!
Солдаты попробовали.
— Эх, скусная, язви ее в бок!
— Скусная? Эй, старая, волоки еще!
Пили солдаты, Степан Максимыч наперед старается. Запели песни, хозяин пуще всех заливается.
— Эх, да эх, да э-э-х!
Стали целоваться. Степан Максимыч со всеми в обнимку.
— Ты што думаешь, да мы их, этих большевиков, язви их в бок, во… вдрызг!
— Обязательно! — поддакнул Степан Максимыч.
В лоск уложил солдат крепкий самогон. Свалился и Степан Максимыч вместе с ними. А ночью тихо поднялся, вышел на двор. От сараев метнулись темные фигуры.
— Ну что, дядя Степан?
— Готово, входи.
Алексей, Василий-кузнец и Иван Каргополов тихо вошли в избу, забрали десяток винтовок и так же тихо вышли. Степан Максимыч постоял в раздумье, спустился в погреб, нацедил ковш медовухи и, не отрываясь, выпил. Вернулся в избу, лег вместе с солдатами и почти тотчас же крепко уснул.
Утром Степана Максимыча разбудили солдаты.
— Эй, хозяин, вставай… хозяин, эй!
Степан Максимыч нехотя приподнял тяжелую голову.
— Ну что?.. Какая еще там болячка?
— Вставай, пропажа у нас, ружья украли!
Степан Максимыч быстро вскочил с пола, оторопело уставился на солдат еще не отрезвевшими глазами и изумленно развел руками:
— Гляди-кась, паря, а?
Солдаты смущенно топтались на месте.
— Ну че, робя, делать будем?
Сверху, в широких отлогих берегах, спускается пароход. В рубке первого класса два чиновника в темно зеленых бархатных околышах, молодой поручик, две-три дамы. В углу за отдельным столиком высокий, чернобородый — не то купец, не то подрядчик — пьет чай. Перед ним большой чайник с кипятком, чайник поменьше, для заварки чая, стакан, жестяная коробка с мелко накрошенным сахаром.
Поручик кипятится.
— Нет, вы представьте, какое нахальство. Среди бела дня, в двух шагах от уездного города, грабят, убивают, ни проходу, ни проезду.
— Да, обнаглели окончательно большевики, — соглашаются чиновники.
— Какие большевики, — волнуется поручик, — просто банды разбойников! Ну, да мы их в два счета. Раз, два и готово!
— У вас много людей с собой?
— Пятьдесят штыков. Да я с десятком моих людей всю эту сволочь разгоню!
Чернобородый поставил на стол допитое блюдечко, потер платком потную шею и повернулся к поручику.
— Говорят, Петрухин какой-то орудует?
Поручик презрительно пожал плечами.
— Никуда не денется: не сегодня-завтра быть бычку на веревочке.
Чернобородый усмехнулся одними глазами и постучал крышкой чайника.
— Ну-кась, малец, еще чайничек…
Вечером в Змеевке села на пароход партия плотников. У всех сундучки, топоры, пилы.
— Куда вас столько?
— В Алешкине церковь строили, теперь по домам.