— Поделом, — угрюмо сказал Николай Иванович, — не становись на дороге. Ну ладно, ложитесь тут на диване, утром поговорим.
Утром условились, что Мурыгин останется у Николая Ивановича, а тот попробует выяснить, что произошло за ночь. Вернулся Николай Иванович только к вечеру хмурый, расстроенный.
— Полный провал, товарищ Мурыгин. Из наших земцев арестованы Зотов и еще три наборщика, из кооператоров — Ломов, Хлебников и Расхожев. Были аресты на станции. Ивана Александровича жаль, нервный человек, пропадет в контрразведке.
— Не знаете, на заводе, кроме Хлебникова, никто не арестован?
— Не слыхал. Говорили только про Хлебникова.
— Надо узнать, не арестован ли на заводе кто из рабочих.
Мурыгину так хотелось узнать, на свободе ли Семен. Тогда цела и Наташа.
— Это мы все узнаем, — озабоченно наморщил лоб Николай Иванович, — это все пустяки, главное — вам надо уезжать, товарищ Мурыгин.
— А здесь все бросить? Столько потрачено сил, налажены связи, начата работа. И все даром? Нет, это невозможно.
— Я не говорю, что уехать совсем, — на время выехать, ну, на месяц, на два.
— Легко сказать — на месяц, на два. Нет, это немыслимо!
— Чудак человек, ну ступайте прямо в контрразведку, только вас там не хватает!
Николай Иванович начинал сердиться.
— Поймите, товарищ Мурыгин, что раз вы будете целы, не все еще пропало.
Мурыгин решительно покачал головой.
— Нет, нельзя. Надо, по крайней мере, окончательно выяснить положение, передать кому-нибудь связи. Потом можно на недельку-другую выехать.
Николай Иванович пожал плечами.
— Как хотите. Во всяком случае, если вы не будете шляться по городу, можете оставаться у меня. Пока что у меня, думаю, безопасно.
Через три дня после провала Николай Иванович пришел со службы радостно улыбающийся.
— Ну, большевик, у меня для вас хорошие известия есть.
Мурыгин так и кинулся к Николаю Ивановичу. Тот протянул маленький клочок бумажки. Димитрий сразу понял мелкий почерк жены. В записке было несколько слов:
«Все хорошо. Семен здоров, от Алексея известия».
Усталое лицо Мурыгина вспыхнуло в радостном волнении. Так бы и запрыгал на одной ноге, как Мишка, если бы не чувствовал себя таким большим.
— Что, большевик, обрадовался?
— О, еще бы!
Мурыгин схватил руку Николая Ивановича, стиснул ее.
— Кто принес записку?
— Жена Расхожева.
— Ничего о товарищах не слыхать?
— Ничего, словно сквозь землю провалились. Наш председатель объехал всех, кого можно, никто ничего не знает. Даже не удалось добиться — кто арестовал. Из союза кооперативов тоже ездили всюду и тоже без толку. Черт знает, что творится, словно в бессудной земле живем!
— Вы теперь только убедились в этом? — уколол Мурыгин Николая Ивановича, еще совсем недавно порвавшего со своей эсеровской партией.
Николай Иванович сконфуженно махнул рукой.
— Не теперь убедился, но не в этом дело. Дойти до такой наглости, брать людей без всякого распоряжения какой бы ни было власти. Ведь этак любая кучка негодяев может и арестовать, и убить, и никто не будет знать, как, что и почему. Черт знает, что такое!
Мурыгин еще раз перечитал записку. Значит, Семен на свободе. Только не ясно, успел скрыться или не был совсем арестован. Ну, да это пока неважно, главное — на свободе. И известия от Алексея. Конечно, Наташа говорит о Петрухине. Неужели сам Алексей явился? Ну, это тоже, в конце концов, неважно, сам явился или прислал кого. Важно, что, значит, Алексей жив. Дело обстоит не так уж плохо, как казалось вначале. Не все еще пропало.
Мурыгин даже улыбнулся.
— Да, хорошо; и Семен на свободе и от Алексея известия.
На другой день Николай Иванович вернулся домой сильно расстроенный.
— Ну, товарищ Мурыгин, опять новости, да такие, что передавать не хочется.
Мурыгин встрепенулся.
— Ну, ну?
— За городом в лесу нашли Зотова и трех других наборщиков. Голые, изуродованные, в снегу. Под сараем в союзе лежат. Ездил смотреть, — жутко.
Мурыгин побледнел, схватился за голову.
— Проклятые!
Заметался по комнате, как узник по тесной камере.
— А вы говорите — ехать! Работать, работать! День и ночь бить по одному месту. Пусть нас погибнут еще десятки, сотни, но надо расшатать, разбить вдребезги этот колчаковский трон.
Несколько успокоившись, спросил:
— Ну, а другие товарищи как: Ломов, Расхожев, Хлебников?
— О них ничего не слыхать, как в воду канули. Должно быть, замучили и бросили в воду, чтобы скрыть следы.