— Мишук, пойдем гулять.
Миша покачал головой.
— Не хочу, холодно.
— А на извозчике кататься хочешь?
— Хочу.
— Ну собирайся скорей.
Мальчик быстро оделся. Отошли пару кварталов от дома, взяли извозчика. Проехали несколько улиц, отпустили извозчика и пошли пешком. У одного большого дома остановились. Наташа позвонила.
— Ты куда, мама?
— В гости сюда зайдем. В гости хочешь?
— Хочу.
Вошли в дом, разделись. Встретил их незнакомый дядя. Взял Мишу за руку, провел их с мамой в комнаты, открыл дверь.
— Вот сюда, молодой человек, пожалуйте.
Не успел Миша войти в комнату, как к нему бросился высокий бритый дядя, схватил на руки, крепко прижал к себе, стал целовать.
— Мишка! Мишка!
Миша широко открыл глаза.
— Папа!
— Да, да, твой папа. Видишь, я обещал тебе приехать и приехал.
Миша крепко обхватил шею отца руками, прижался к нему лицом.
— Узнал, Мишук?
— Узнал.
Провел рукой по щетинистому подбородку отца.
— Колется. А где борода?
До самого вечера сидели у отца. А когда Наташа собралась уходить, Миша вдруг расплакался.
— Не хочу без папы уходить!
— Мне нельзя, Миша, я должен опять уехать.
— И я с тобой поеду!
Мурыгин улыбнулся.
— Вот вырастешь большой, станешь большевиком, тогда все время будем вместе ездить.
Мальчик вытер слезы.
— Хорошо, я скоро вырасту и буду большевиком.
Глава пятая
Капля за каплей
Прочный дом для себя строил Гинкель. Аршинные кирпичные стены, редкие окна, в нижнем этаже — до половины окна толстые железные решетки. Подо всем домом тянутся подвалы: десять каменных мешков с асфальтовым полом. Двери у мешков железные, толстые, замки у дверей пудовые.
Прочно охранялось у Гинкеля добро…
Но еще прочнее, еще крепче охраняются подвалы теперь. Часовой во дворе у подвальных дверей, часовой на улице. По ночам ярко светит среди двора большой электрический фонарь. По ночам к дому бесшумно подкатывали шикарные автомобили с притушенными фонарями. Из автомобилей выходили люди в высоких папахах в туго, по-походному, затянутых шинелях. Молча входили во двор…
Шофер плотно закутывался в теплую из собачьих шкурок доху, удобнее усаживался в мягкое кожаное сиденье и крепко засыпал. Шофер знал, — до рассвета господа офицеры его не побеспокоят…
На рассвете выходили утомленные, бледные, пошатываясь, словно пьяные, садились в автомобиль и неслышно уезжали.
Тайну подвалов Гинкеля прочно охраняли толстые каменные стены, железные решетки, часовые внутри, часовые снаружи.
Расхожев не знал, сколько времени прошло с тех пор, как его втолкнули в подвал. В полной темноте, вытянув вперед руки, обошел помещение. Руки везде упирались в каменные стены, холодные, как лед. Не было ни стола, ни табурета, ничего, что хоть сколько-нибудь напоминало бы камеру.
Где он? На тюрьму не похоже. Обошел еще раз все помещение, тщательно ощупывая стены. Нащупал деревянную дверь, постучал пальцем. По глухому звуку понял, что дверь тяжелая, толстая. Приник к двери ухом, долго слушал. Не уловил ни малейшего звука или шороха. Сообразил, что за дверью, должно быть, находится еще дверь.
Где же он?
Вдруг страшная догадка пронизала насквозь.
«Неужели у Гинкеля?!».
Расхожев знал, — от Гинкеля живыми не выходят. Подошел к стене, прислонился, обхватил голову руками.
«О черт! Неужели провал? Неужели всех взяли? Неужели и Киселев взят? Но как, как? Где предатель? Или они сами были неосторожны?»
Яростно заметался по каменному мешку, в темноте то и дело натыкаясь на скользкие холодные стены. Грудь наливалась тяжелой мучительной тоской. От боли хотелось кричать, биться головой о стену.
Снаружи загремели дверью. Слышно, как щелкнул выключатель. Ярко вспыхнула в потолке электрическая лампочка. Вошли двое в шинелях и погонах. Один высокий, с коротко подстриженными усами, бритым подбородком. Над черными глазами нависли козырьками лохматые брови. Брезгливо опущены книзу углы губ. Другой пониже, полный, на большом животе туго стянут ремень. Офицеры остановились перед Расхожевым. Высокий — капитан Тарасов — долго всматривался. Вдруг спросил резко и отрывисто:
— Ваша фамилия?
— Расхожев.
Тарасов нетерпеливо сдвинул лохмы бровей.
— Я про вашу настоящую фамилию спрашиваю. Вы такой же Расхожев, как я Троцкий!
Расхожев молчал, хмуро оглядывая офицеров.
— Ну-с, господин коммунист, — капитан Тарасов шагнул к Расхожеву, — угодно вам назвать вашу настоящую фамилию?