Протяжно взревел пароход.
— К пароходу! К пароходу!
Люди бросились к берегу — пешие, конные, раздетые, полураздетые, — ища там спасения. На берегу, от полыхавшей кроваво-красным столбом просмоленной барки, — как днем.
С берега в бегущих затакал пулемет.
Люди заметались по берегу, падали под пулями.
— К пароходу! К пароходу!
С парохода по Сизовке грянул орудийный выстрел.
Киселев отдал приказ:
— Отступать!
Пароход медленно спускался вниз по течению. Сзади из-за темной громады леса показалось солнце. Вдали по светло-серому небу ползла длинная черная лента дыма от догорающей барки.
Капитан Ефимов вышел на палубу хмурый и злой.
— Мерзавцы, перепились! От стада баранов бежали… Позор, позор!.. Полное поражение. Пан Зелинский, как вели себя ваши гусары? Где у них кони?
Пан Зелинский обидчиво надул щеки, отвернулся. От попойки и от бессонной ночи болела голова, было скверно во рту. Чувствовал, что капитан прав в своем раздражении, и оттого, что сознавал это, пан Зелинский раздражался еще более.
— У пана капитана тоже солдаты без ружей остались.
Капитан Ефимов крупными шагами ходил по палубе возле капитанского мостика.
— Позор, больше половины людей потеряли. Пулемет потеряли.
Злобно сжал кулаки.
— О черт, от мужичья поражение потерпели! Полное поражение!
Остановился перед Зелинским:
— Пан Зелинский, где ваши гусары, я вас спрашиваю?
Пан Зелинский молча и пренебрежительно пожал плечами.
— Привести пленных! — в бешенстве крикнул капитан Ефимов.
Снизу на палубу вывели трех китайцев и пятерых мужиков. Все были со связанными сзади руками. Ефимов подошел к пленным, долго и хмуро вглядывался. С презрением отвернулся.
— И от такой сволочи бежали мои стрелки и гусары пана Зелинского.
Обернулся к пану Зелинскому и, все еще хмурясь, сердито спросил:
— Вы хорошо стреляете, пан Зелинский?
— В кокарду попадаю, — самодовольно ответил поляк.
Капитан приказал подать ружье.
— Поставьте-ка вот этого.
Одного из мужиков поставили у борта, спиной к воде. Мужик был без фуражки, взлохмаченные волосы стояли на голове копной.
— Наденьте на него фуражку.
К мужику подошел молоденький гусар с бледным лицом и маленькими черными усиками. Снял с себя фуражку и с трудом надвинул ее на лохматую голову пленного, стараясь маленьким светлым козырьком фуражки закрыть мужику глаза.
— Не надо, — глухо сказал мужик, встряхивая головой.
От этого движения плохо сидевшая фуражка сдвинулась назад и из-под маленького светлого козырька прямо в лицо гусару глянули спокойные зеленые глаза. Гусар сконфуженно отошел.
Пан Зелинский небрежно вскинул ружье и, почти не целясь, спустил курок.
Мужик упал за борт.
Капитан Ефимов неопределенно хмыкнул.
— Хм, выстрел ничего себе. А вот я на Деникинском фронте был, так там одной пулей трех-четырех берут, не тратят пуль на эту сволочь.
Офицеры удивились:
— Неужели можно?
— Можно. Наша винтовка три доски двухдюймовые пробивает, а разве головы этих идиотов крепче двухдюймовки. Вот мы сейчас попробуем.
Капитан подошел к связанным мужикам.
— Поставьте-ка вот этого вперед. Вот тут.
Показал место, где нужно поставить.
— Теперь этого… Теперь этого… И вот этого.
Капитан отошел на несколько шагов назад, прищурил глаза, осмотрел поставленных друг за другом — гуськом — четверых мужиков и спереди и сбоку.
— Главное, чтобы ростом одинаковы были, чтобы головы всех находились на одной прямой.
Опять прищурил глаза.
— Почти одинаковы. Видите, через головы можно провести прямую.
Вскинул ружье, прицелился.
Грянул выстрел.
Словно острой косой четыре колоса срезало. Кто-то из офицеров захлопал ладонями.
— Браво! Вот мастерский выстрел!
Капитан Ефимов мельком взглянул на убитых, брезгливо поморщился:
— Столкнуть эту падаль в воду.
Мужиков одного за другим побросали за борт…
Пану Зелинскому не терпится.
— Я вот этих трех китайцев попробую.