3
Мюллеру доложили, что слуга Клеменсов пришел.
— Хорошо. Минут через пять приведите радиста.
Вошел Педро, стал у порога.
— Идите, идите! — приветливо встретил его Мюллер. — Вот вы, значит, какой… Ну, здравствуйте! — Мюллер протянул Педро руку. Педро ничего не оставалось, как пожать ее, хотя внутренне его передернуло. — Садитесь! Рад познакомиться с вами. Я не надолго задержу вас. Как поживают ваши хозяева?
— Они здоровы.
— Отлично. Мои люди сообщили, что вы очень заботливо охраняете их, а? — Мюллер легонько похлопал слугу по плечу. — Вы довольны нами? — продолжал он в том же непринужденном тоне. — Знаю, знаю, те, кто поддерживает отношения с вами, скряги.
— Все в порядке, господин группенфюрер, — так же кратко обронил Педро.
— Ну и хорошо. Вы знаете, зачем я вызвал вас?
— Да.
— Вы увидите его и, если опознаете, кивнете.
— Хорошо.
Мюллер нажал звонок. Двое эсэсовцев ввели Людвига. Он встретился глазами с Педро. Мюллер следил за ними в оба. Педро сидел с непроницаемым видом. Лишь слабо пошевелил пальцами.
Людвиг понял.
— Ты знаешь этого человека? — обратился к нему Мюллер, кивнув в сторону Педро.
Людвиг покачал головой. Он стоял, облокотившись дрожащими руками о стол Мюллера. Эсэсовцы, широко расставив ноги, застыли у стены.
Мюллер перевел взгляд на Педро. Педро молча пожал плечами.
— Та-ак!
Мюллер сел за,стол и со скучающим видом долго барабанил пальцами. Людвиг все еще стоял. Лицо его, исхудавшее, без кровинки, выражало последнюю степень усталости. Казалось, ему было все равно, повесят его или отпустят.
— Так, так, — повторил Мюллер.
И снова зловещая тишина. И эсэсовцы, застывшие, словно каменные изваяния. И прямо сидевший Педро с глазами, бесстрастно наблюдавшими за молчаливой пыткой.
— Что вы хотите от меня? — не выдержал Людвиг.
— Да ничего особенного. Только средства связи.
— Я не могу стоять… — тихо сказал Людвиг.
— Разве тебя били?
— Били?… — слабо усмехнулся Людвиг, — Это вы называете словом «били»?
Эсэсовцы усмехнулись. Педро слабо вздохнул.
— Ты хочешь сесть? — спросил Мюллер Людвига.
— Это единственное, что я хочу сейчас. И спать. Я не спал четыре ночи. Ужасный свет лампы в камере…
— Заботимся, чтобы у тебя не возникло подозрения, будто мы жалеем средства на освещение нашей тюрьмы, — с усмешкой сказал Мюллер. — Бессонными ночами ты расплачиваешься за дурацкое упорство, — добавил он. И вдруг рявкнул: — Убрать руки со стола! Стоять навытяжку!
Людвиг с силой оторвал руки от стола. Его качнуло. Эсэсовцы сделали движение, чтобы поддержать его. Мюллер знаком остановил их.
— Вам не скучно? — Он обернулся к Педро.
— Понятия не имею зачем вы держите меня здесь, господин группенфюрер, — ровным голосом проговорил Педро. — Какое уж тут веселье!
— Что ж, развлечемся музыкой! — Мюллер включил приемник, стоявший за письменным столом.
Лицо Людвига озарилось счастливой улыбкой.
— Сонет Петрарки, — прошептал он.
— Оказывается, ты разбираешься не только в радиотехнике, но и в музыке? Это мне известно, — ухмыльнулся Мюллер. — Широко образованный парень, а? — Этот вопрос был обращен к Педро.
Педро молчал. Он как бы оцепенел. Лишь одна мысль: «Не выдать себя! Господи, помоги мне не выдать Людвига!»
— Отличная музыка, — шагая по кабинету, заметил Мюллер. — Успокаивает нервы, правда? А вот это место… — Он на минуту прекратил прогулку по кабинету. — Правда, восхитительно?
— Музыка, — как бы про себя, тихо сказал Людвиг. — Музыка — это сама жизнь.
— И ты можешь жить, Риттер. Долго и счастливо жить. И наслаждаться музыкой.
— Музыка, — не слушая палача, шептал Людвиг. — Она вечна, как любовь, как солнце. Солнце и вы!… Бог мой… Нет, вы просто грязные пятна на солнце, господин Мюллер.
— Неверно, Риттер, неверно. Мы счищаем с солнца пятна. Оно ярко светит нам. И только нам. А ты можешь завтра не увидеть его.
— Знаю… Сколько это может продолжаться?…
— Пока не заговоришь. Он очень упрям, этот парень, вы не находите? — снова обратился Мюллер к Педро.
— Я не имел с ним дел, — ответил тот.
Мюллер выключил радио.
— Так что ж, Риттер, ты заговоришь?
— Нет.
— Ты заговоришь.
— Я упаду! — простонал Людвиг. И снопом повалился на пол.
— Поднять! Посадить! Укол! — распорядился Мюллер.