– Вы меня запутали, – проворчал он. – Давайте с самого начала. Мы долго… я не знаю, как это лучше назвать, поэтому… – Мелькор запнулся, чувствуя, что катастрофически не может подобрать слов вообще хоть для чего-то, что происходило между ним и Майроном и почему вообще начал говорить именно об этом.
«Мне что, до него дело есть?!»
Ситуация была пошлой, низкой и отвратительной. В мыслях булькала лава, а по щекам и ушам разливалось отвратительное тепло стыда.
«Если он заставит меня сказать еще хоть слово, я наиграю ему на лютне песню, которая побьет все бутылки и заставит его корчиться от смеха до смерти!»
Адан спас его кошмарное положение куда более тактичным образом, чем мог предположить сам Мелькор.
– Прошу прощения повторно, – он вновь поклонился. – Похоже, я бестактно затронул нелегкую струну для сдержанного в проявлении чувств мужчины. Кажется, я вас понимаю. Пройдемте в соседний зал, – торговец жестом позвал его за собой. Пока Мелькор оглядывался, тот уже плеснул вино на дно небольшого бокала. – Попробуйте вот это. Дубовые нотки стабильности и размеренности, успокаивающая нота дыма, сладость вечернего отдыха. Проверенная годами мужская классика, хотя должен признаться, что есть и дамы, которые обожают настроение этого вина.
Мелькор принюхался к бокалу. Отпил.
«Какая дрянь. Как будто слушаешь сотый раз одну и ту же балладу подряд».
– Нет, – категорично заявил он. – Только не это.
Корсо Базиль вежливо-вопросительно приподнял брови.
– Каких чувств в нем не хватает?
Мелькор фыркнул и отставил бокал на столик.
– Искры нет.
Кависта задумчиво кивнул и щелкнул пальцами, после чего выудил с верхних рядов шкафа другую бутылку.
– Возможно, подойдет вот это. Непопулярный сорт. Зрелые ноты вишни – сладость, лишенная приторности первой юношеской любви. Изысканные пряности и брутальность дерева – вызывающее послевкусие, но лишенное вульгарной помпезности. Нота мужественной терпкости дыма. Это исключительное вино, которое в большом почете даже у госпожи Эрин Монтгомери, величайшей из Чувствующих, а она истинный ценитель красок жизни. Прошу!
Адан ему не соврал.
«Вот это точно понравится Майрону».
Вино оказалось ярким, плотным на вкус, но ничего похожего Мелькор не смог припомнить даже в Амане. От него исходил слегка дерзкий запах дыма и ягод, а рот окутала сдержанная пряная сладость, которая сменилась терпким, но не вяжущим виноградом, разогретым солнцем.
– Вот это! – коротко вынес вердикт Мелькор после первого же глотка и дернул уголками губ, покручивая опустошенный бокал за ножку. – И, пожалуй, мне нужно кое-что еще. На праздник мести, который греет мое сердце, если так можно выразиться.
И опять от этого адана не последовало ни насмешки, ни хмыканья, ни вопросов. Он всего лишь вежливо кивнул, поинтересовавшись:
– Отмечаете победу над недругами? Другим я бы посоветовал игристое сухое, с дерзкой нотой морской соли…
Мелькор сморщился и перебил его до того еще как мужчина успел окончить фразу.
– Никакого моря! Не хочу даже слышать о море!
Кависта прищелкнул языком и жестом попросил его пройти в соседний зал, точно так же уставленный винными шкафами почти до потолка.
– Прошу прощения. Мне следовало понять, что предлагать классические варианты вам не стоит ни в коем случае. Очень жаль, что пришлось поначалу пробовать красное. Но ваш случай, безусловно, нектарное игристое тысяча двести тридцать пятого с Элизиума. Снисходительные ноты персиков, хитрость кислинки яблок и винограда, золотой аромат роскоши и меда, а также свежий аромат летнего ветра, знаменующий абсолютную победу. Попробуете?
«Персики, кислые яблоки и мед. То, что надо».
Мелькор растянул губы в слегка пренебрежительной улыбке.
– Первое вино вы тоже угадали со второй попытки, поэтому, пожалуй, доверюсь. Раз уж красное портит вкус белого.
Адан церемонно кивнул ему и поинтересовался.
– Как пожелаете. Значит, вам две бутылки?
Мелькор фыркнул, снисходительно глянув на человека сверху вниз.
– За кого вы меня принимаете? Модрона-носильщика – и все, что есть!
Дом, в котором они устроились, разумеется, выглядел по-сигильски безумно: над входной дверью ярко-аквамаринового цвета, покуривая трубки, сидели две зеленых жабы в цилиндрах и сюртуках. Крыша с разноцветной красно-синей черепицей образовывала причудливые каскады вдоль неровных окон сумасшедших волнистых форм и была утыкана острыми лезвиями, как и все строения этого города. Полукруглое окно, примыкавшее к двери, огромной по меркам человека, было витражным. Такие же причудливые витражи виднелись в окнах других этажей.
Обстановка дома мгновенно сняла все вопросы, в чем был подвох, когда прорицатель предложил им именно его. Внутри он был столь же безумно ярок, как и снаружи. Мебель, лестница, и даже кухня не подходили полностью ни для людей, ни для планаров. Стол в большой столовой был выгнут причудливой деревянной восьмеркой с перепадом высоты подставки. Три больших стула стояло внизу, еще три – на возвышении. В результате все сидели на одном уровне на мебели разной величины. В другой половине этой комнаты, на кухне, столешницы для готовки приходились по шею Йеннифэр, Цири и Джарлаксу, зато для Мелькора и Майрона вышли в самый раз. Потолки были необъятно высоки для всех, кроме них.
– Где можно шляться столько времени, и зачем было скупать столько всего?
Этот нехитрый вопрос, произнесенный исключительно раздраженным голосом Йеннифэр, встретил Мелькора первым, стоило ему явиться на кухню. Чародейка сидела в шелковом черном халате, задрав на столешницу босые ноги, и невозмутимо читала разложенную на коленях книгу. На корешке виднелась надпись: «Трактат о базовых принципах магии». Рядом с Йеннифэр на полу красовались сатиновые домашние туфельки на низком каблучке.
Майрон неодобрительно покосился на нее, раскладывая по полкам безумный запас продуктов, которым, пожалуй, можно было накормить и целый взвод солдат. Цири грызла печенье, обмакивая его в кружку с молоком, после чего изрекла обиженно:
– Я есть хочу. А ты, между прочим, сказал не опаздывать. Мы уже как часа три дома сидим.
Мелькор наигранно вздохнул и внаглую уселся на стол прямо перед Йеннифэр, глядя на нее сверху вниз.
– Я, между прочим, всех вас содержу, – голос звучал вкрадчиво. – И ты не скажешь мне за это ни слова благодарности, а, Йеннифэр? Мне кажется, я заслуживаю хотя бы его.
Майрон что-то мурлыкал под нос, сортируя помидоры по размеру в ящик для овощей. Громыхал и шуршал металлическими банками, пересыпая в них крупы. Йеннифэр перевела обволакивающий фиалковый взгляд на Мелькора. Поправила бант под обворожительным декольте. Сняла со стола белоснежные ножки. Захлопнула книгу.
И с шипением рассерженной кошки со всего маху огрела Мелькора по спине тяжеленным томом, а потом схватила книгу обеими руками, и принялась бить как попало и куда попало, ругаясь на него так, что если бы на подоконнике стояли цветы, то они бы непременно сдохли. Мелькор соскочил со стола одним движением, разгневанная Йеннифэр вдела босые ноги в туфельки и швырнула в него книгой, шипя, как змея.
У Майрона что-то загрохотало: это был лиловый лук, который рассыпался по полу. Цири замерла с приоткрытым ртом. Мокрое печенье у нее в пальцах булькнуло и утонуло в молоке.
Бардак оборвал жизнерадостный голос Джарлакса:
– Какие страсти начинают полыхать, едва отойдешь на минутку!
Цири обреченно начала вылавливать размокшее печенье пальцами. Майрон бросил ей на столешницу ложку и, чертыхаясь, принялся собирать лук.
Йеннифэр злобно выдохнула. Мелькор упер руки в бока и драматически заявил:
– Вот видишь, Майрон! Вот что бывает, когда ты действуешь из лучших побуждений!
Джарлакс уселся за стол рядом с Цири. Он избавился от шляпы, и, за что Майрон возблагодарил великую тьму, переоделся в легкую серую тунику и короткие штаны. Дроу погладил безупречно гладкую лысину.
– Слушай, госпожа Йеннифэр, – лениво протянул он. – Может, ты такая злая, потому что голодная?