Йеннифэр устало захлопнула тяжелый том:
– Хочешь мое мнение? – резко поинтересовалась она, стрельнула глазами в сторону кухни и понизила голос до полушепота. – Рыжий имеет свою царственную розу так, что у той потом коленки не сходятся, а помирятся они, по меньшей мере, через неделю после того, как Мелькор вытянет ему все кишки и выложит из них алфавит по четыре раза. Я знаю этот тип характера. Даже слишком хорошо. Слава всем несуществующим богам, что мириться они будут не при нашем присутствии здесь.
Джарлакс перевел взгляд на Цири, ухмыляясь.
– Ну?
Цири вздохнула и пожала плечами.
– Не хочу я об этом говорить, – она слегка скривилась.
– Ци-ири! – потянул Джарлакс. – Да ладно тебе, это всего лишь попытки угадать чужие поступки.
Цири уставилась на меч. Опять тяжело вздохнула, закусив губу.
– Если подумать, – почти шепотом заговорила она, – наверняка они будут после этой размолвки не разговаривать еще пару дней. А может, и дольше. Так всегда бывает. Слишком уж кричали друг на друга. А остальное… – она пожала плечами. – Ну, мы все видели, как Майрон… – она неловко запнулась, – прыгает вокруг Мелькора, поэтому наверняка так… везде и всегда.
– И что думаешь ты? – Йеннифэр устремила на Джарлакса мрачный фиалковый взгляд.
Дроу кашлянул и опасливо покосился в сторону кухни, откуда начал разливаться восхитительный аромат еды.
– Я думаю, дамы, – говорил он тоже почти шепотом. Красный глаз шельмовато поблескивал. – Что со сроками вы заблуждаетесь. Подождите до ночи, и вы непременно услышите сладкие звуки любви, – он указал в сторону кухни. – Причем ставлю на то, что меняются они поровну, а сегодня будет стонать наш рыжий знакомый, потому что именно он сейчас чувствует себя винова…
Договорить ему не дал Мелькор, который размашисто вышел из кухни.
– Мелькор! – Цири успела окликнуть его, но выражение его лица было таким, что ей показалось, будто лучше было бы его не звать. – Ты не будешь ужинать? – слабо поинтересовалась она.
– Нет, – с шипением выплюнул он и хлопнул дверью спальни так, что Цири поневоле вздрогнула.
Йеннифэр снисходительно взглянула на них обоих.
– Только скажите мне потом, что я была не права, – голос ее прозвучал назидательно.
Ужинали почти в полном молчании. Джарлакс попытался поддержать разговор, который угас ровно в тот момент, когда Майрон очень раздраженно и очень холодно посмотрел на дроу.
Среди ужина на кухню заявился Мелькор. Рукава его черной рубашки были закатаны почти до плеч и подколоты серебряными брошами. Вместо привычной косы непомерно длинные волосы были распущены и лишь символически собраны на затылке гребнем. На руках Мелькора виднелись пятна зеленой, красной и черной краски.
– Что ты там нарисовал? – Майрон осмелился подать голос первым.
Мелькор резко обернулся через плечо, неприятно скривив губы.
– А ты пойди и посмотри.
Помыв руки и отряхнув их, ушел он так же резко, как появился.
Цири переглянулась с Йеннифэр. Джарлакс с Цири. Потом все взгляды обратились к Майрону, который отправил в рот ложку грибного супа и лишь через полминуты заметил пристальное внимание к своей персоне.
– Что? Интересно – так пойдите и посмотрите.
Цири прочистила горло. Она, как и прочие, за пару дней уже смогла осознать нехитрую истину, что Мелькор был сопоставим с бочкой пороха, а то и хуже того, из-за чего обращение с чрезвычайно опасной субстанцией требовало присутствия кого-то опытного.
– Майрон, не то чтобы…
Майа закатил глаза к потолку и промокнул рот салфеткой.
– Да, я понял, вы его боитесь. Ну, пошли.
Мольберт стоял напротив окна. Мелькор оценивающе-задумчиво разглядывал холст, и молча кивнул на него вошедшим.
Джарлакс подавился и вытаращил глаза, глядя на картину.
Цири приоткрыла рот, разглядывая нарисованное с гримаской ошеломленного отвращения.
Йеннифэр утомленно вздохнула и презрительно закатила глаза.
Майрон издал один-единственный звук, совершенно не меняя каменного выражения лица:
– Оу.
На огромном холсте в самых анатомически достоверных деталях красовалось то, что обыкновенно располагалось в женской промежности – лишь с тем отличием, что выглядел изображенный орган отвратительно, поскольку вместо мужского камня преткновения была нарисована чудовищная, исходящая кровавой слизью акулья пасть с тремя рядами острых и неровных клыков. Поэтически обозначаемый “розовый бутон” окружали странные чашелистики, напоминавшие столь же хищные и зубастые буро-зеленые лианы, а поддерживали их щетинистые и черные паучьи лапы.
Йеннифэр невозмутимо приподняла тонкую бровь.
– Я бы сказала очень многое относительно смыслов и твоих комплексов, которые здесь заложены.
Майрон кашлянул, глядя на холст все тем же отрешенным взглядом. Его безмятежное ошеломление сходило за блаженное безумие.
– Мелькор, я не вполне понимаю, зачем.
Мелькор проигнорировал его вопрос. В дверь раздался стук, заставивший всех синхронно повернуть головы. Цири сориентировалась первой.
– Я открою! – она ретировалась так быстро, что ей никто и возразить не смог.
Джарлакс кашлянул и страдальчески сдвинул белые брови, как будто пытаясь в полной мере осознать увиденное.
– Я могу это… – он сделал паузу, отчаянно подбирая слово, – развидеть?
Мелькор пожал плечами и гадко улыбнулся.
– Боюсь, что нет. Хотел портрет своей дражайшей сестры – забирай.
В дверь просунула голову Цири.
– Это странно, но нам пришло письмо, – она помахала рукой, в которой был зажат конверт.
Читать письмо сели в гостиной. Мелькор разлегся на самом большом диване, Цири забралась в полюбившееся кресло, Йеннифэр элегантно присела на соседнее. Джарлакс плебейски устроился на полу, скрестив ноги и прислонившись спиной к креслу Цири.
Конверт, как самому педантичному, доверили Майрону, который после секундных раздумий заставил Мелькора подвинуть колени и уселся, откинувшись на них спиной.
– Дорогие друзья! – начал читать Майрон. Выражение его лица изменилось. – Хаос правит всем. Хаос вечен. Хаос создает порядок и порядок ни к чему не ведет. Хаос организовывает сам себя. Алмаз. Розовый банан. Вы поняли нас? – Майрон покачал головой. – Здесь другой почерк… Мы видели, на что способны те, кто желает добиться цели. Мы те, кто разделяет ваши взгляды и презрение к диктаторам, – Майрон бросил косой взгляд на Мелькора, который слушал с непроницаемым выражением лица и раскинул роскошную копну волос по спинке дивана. – Если вы желаете довести до конца желаемое, приходите. Сожгите письмо, чтобы до него не добрались ищейки. Слава свободе и миру, свободному от оков капитализма! Опять другой почерк. Никакого порядка алмазы порождают уток кря-кря-кря неупорядоченность благо но все красота искусства прекрасный хаос… здесь рисунок паникующего лица… весьма схематичный… наши дирижабли похожи на бублики в центре мироздания центр центр центр и все в начале прозреет Хаос вопрос это съеденное печенье печенье… здесь рисунок виселицы из палок… иди читай выше кукушка половина пирога, – Майрон проморгался. – Что за бред я только что прочел?!
Майрон швырнул письмо на колени. Выражение его лица выражало дикую смесь всех возможных эмоций от удивления до абсолютного непонимания.
Мелькор вздохнул и картинно побился затылком о мягкий подлокотник дивана:
– Вы серьезно ничего не поняли? Да здесь же все очевидно! Этот шифр составлял какой-то идиот, потому что ассоциации понял бы и ребенок! Про алмаз и так яснее ясного. Утки – это слухи, и это тоже очевидно. Кем бы они ни были, они говорят, что алмаз порождает слухи, и им нравится мысль учинить хаос просто так, ради искусства. Но у них нет дирижаблей, чтобы сделать то, что они хотят, поэтому следует обращать внимание и читать то, что написано выше. А еще пишут, что понимающий логику этих банальных ассоциаций сможет понять и смысл этого письма, а если не сможет и начнет задавать много вопросов и теряться, то весь их хаос – как съеденное печенье, то есть, ничего. А чтобы встретиться с кем-то, возвращаться следует туда, где все начиналось, и в шесть часов вечера или утра. То есть, на рыночную площадь, к магазину зонтов и тростей. Ну? – Мелькор развел руками. – Кукушка же в часах! Половина пирога – пирог круглый, значит, половина часового круга! Да что вы на меня так смотрите все?!