Простой жизненный принцип поднасрать ближнему своему в Мелькоре был бессмертен.
Сверху опять раздалась ругань Цири, а вот Йеннифэр не было слышно, потому что поступила чародейка намного хуже.
Они не заподозрили ничего неладного до тех самых пор, пока дверь в ванну не распахнулась, открывая на пороге Йеннифэр с мокрыми волосами, завернутую в полотенце до колен. В руке у нее была длинная щетка, на покрасневшем лице – дикая ярость.
Майрон подавился вдохом от возмущения, не зная, кого прикрывать – себя, Мелькора, их обоих, или что-нибудь еще.
– Женщина, у тебя ни стыда, ни совести! – рявкнул на чародейку Мелькор, гневно поджимая колени к груди. Черные глаза метали молнии от бешенства.
– Ты не замечаешь, что мы немного не одеты?! – развел руками Майрон за спиной Мелькора.
Йеннифэр с небрежным видом прошествовала через ванну, влезла в воду по бедра прямо к ним, сопровождаемая испепеляющим взглядом Мелькора, закрыла горячий кран и вылезла, как ни в чем не бывало, бросив напоследок:
– Видела одного мужчину голым – видела всех, – Йеннифэр шипела, как змея, и пригрозила им щеткой. – Если ты откроешь этот кран до того, как я закончу мыться, я приду и сделаю это снова, даже если вы тут начнете стонать на весь дом.
После этого отмывались они с переменным успехом и переругиванием сквозь трубы больше двух часов, слив воду из ванны по меньшей мере три раза.
Майрону все время казалось, что запах канализации въелся даже под ногти, и потребовалось бесчисленное количество мыла, чтобы это ощущение исчезло хотя бы ненадолго.
Но первым из перебранок исчез голос Джарлакса. Потом Цири. А затем и Йеннифэр.
В воздухе стоял горьковатый запах травяного мыла и шампуней. Мелькор устроился между колен Майрона, откинув голову ему на грудь, и жмурился, когда Майрон гладил его по плечам и груди, мягко разминая мышцы.
Тело одолевала странная звенящая усталость, и руки Майрона только больше говорили ему, насколько же он вымотался после этого простого и недолгого, казалось, похода по зловонным дырам. Было тепло, было спокойно и чудовищно тянуло в сон, а объятия только подстегивали сонливость.
Поэтому когда Мелькор почувствовал, как широкая и жесткая ладонь Майрона соскальзывает с груди по животу и подбирается пальцами чуть ниже, он пошевелился, сдвигая колени, и, слегка поморщившись, убрал руку Майрона обратно на плечо. При одной мысли об изматывающем диком соитии в порыве отвратительно человеческой страсти начинало саднить в висках.
– Нет, – тихо сказал он.
Майрон замер удивленно.
– Нет? – шепнул он.
– Нет.
Мелькор спиной почувствовал, как Майрон тяжело вздохнул. Чужая тяжелая рука обняла поперек живота.
– Разве что хочешь попробовать лечь с таким же неподвижным телом, как твои мертвые друзья, – язвительно проворчал он майа, устраиваясь под рукой удобнее и сползая так, чтобы было видно лицо Майрона. – Как ты говорил? Я хотя бы теплый, потому что живой?
– Мэлко! – в голосе Майрона звучало укоризненное смущение. – У меня и мысли не было… – Майрон шумно фыркнул и уперся подбородком ему в макушку. – Да ну тебя.
Вода остывала. Мелькор Майрону не ответил. Вытащил из-под воды кисть, глядя на то, как сбегают и срываются с негромкими шлепками капли, разбегаясь в круги.
– Я немного жалею, что мы не сможем остаться здесь, – Майрон опять перешел на шепот.
Мелькор покачал головой, даже не оборачиваясь на него.
– Нет, Майрон. Не сможем.
========== Perpetuum mobile философии. ==========
9. Perpetuum mobile философии.
Здание учебного заведения, гордо именуемого Межпланарным Университетом Философии, больше всего напоминало гигантских размеров квартал, в котором собрали самые безумные и изящные архитектурные стили, присыпали это причудливыми лезвиями, похожими то на цветы, то на угрюмые башни замка некроманта, встряхнули и оставили стоять, как получилось.
Попасть к ректору университета оказалось куда проще, чем предполагалось. Во-первых, оказалось, что просителей и без них ожидало множество, во-вторых, что ректор, пусть будучи призраком, отличался живейшим любопытством и то и дело принимал посетителей.
Разумеется, существовали записи и очереди, но, как и везде в Сигиле, деньги открывали любые двери. И меняли очередь визитера с триста сорок шестого на первый.
Кабинет профессора Экзорциуса IV Ликонта Вертербрайера-Тондрон Клиз ле Пайта, который милостиво позволял ученикам звать себя попросту «профессором Ливертондом», выглядел вполне обыкновенно для его рода занятий: его наполняли тяжелые книжные шкафы, многочисленные грамоты, множество университетских документов, а высокие окна обрамляли тяжелые темно-синие шторы, вышитые серебряной нитью. На стене висела огромная картина, в которой гости с изумлением признавали изображение всех существующих планов и миров, взаимосвязанных тонкими серебряными нитями. Пахло деревом, бумагой и чернилами.
Выделялось лишь одно: вместо стола среди кабинета красовался гроб на возвышении. Письменные принадлежности и все необходимое разместились на подобии огромной стойки дирижера.
Профессор поверг всех в шокированное недоумение, поскольку, во-первых, был неприлично материален для привидения, а, во-вторых, без труда переносил по воздуху собственный гроб. Он высовывался из-под крышки до пояса, подхватывал деревянную конструкцию, и так и перемещался. Очевидно, что почил профессор в возрасте – его голубовато-серебристый прозрачный силуэт демонстрировал фигуру в безупречно подобранном костюме и гладко выбритое лицо.
Профессор почил много веков назад, при жизни принадлежал к Обществу Восприятия и этим заслужил немало ненависти от фракций, посвятивших себя энтропии и смерти, которые считали, что ректор занимает свое место уж слишком долго. Вот только ничего не могли поделать, поскольку профессор Ливертонд заслужил всепоглощающую неистовую любовь студентов и коллег, отчего та берегла его лучше всяких телохранителей, а университет буквально пестрел, словно цветочная поляна, всевозможными деталями, приспособленными для комфортабельной жизни и учебы.
Историю своих необычных посетителей, обросшую еще большим количеством деталей, чем когда-то у Эльминстера, профессор выслушал с живейшим интересом.
– …таким образом, нам нужна ваша помощь, как бы нелепо это ни звучало, – завершил рассказ Майрон.
Призрак подхватил руками гроб и покачался в воздухе взад-вперед. Очевидно, у человека это означало бы нетерпеливое и задумчивое хождение по комнате.
Темные глаза профессора Ливертонда изучали их с таким энтузиазмом, что Майрону показалось, будто уговаривать о помощи не придется вовсе, что избавляло их от унизительных упрашиваний, подкупа и дополнительных объяснений.
– Невероятно любопытно! – наконец, восторженно сказал профессор, разведя руками. – Никогда не переживал ничего подобного! Вы удивили меня, чего не удается почти никому.
– Замечательно, – буркнул Мелькор. – Так вы поможете нам?
Призрак степенно кивнул им и повел прозрачной рукой.
– Разумеется. Но… – профессор сжал губы, словно раздумывая о чем-то. – Пожалуй, у меня будет к вам одна-единственная просьба и надеюсь, что она вас не обременит.
Майрон прищурился, начиная подозревать неладное. Цири и Йеннифэр переглянулись со злорадной хитрецой, словно получив удовольствие, что сложности в получении ключа от портала возникли не только у них.
– Какая просьба? – осторожно спросил Майрон.
«Всегда так. Бескорыстности не существует».
Гроб опустился на подставку, а призрак сложил руки на груди, внимательно глядя на них. Глаза у профессора при жизни были почти черными, а сейчас превратились в темно-синие. А еще он носил очки, невзирая на то, что призраку они были без надобности.
– Видите ли, – аккуратно начало их привидение, оправив воротник призрачной рубашки. – В моем положении существуют определенные… неудобства. Вы кажетесь мне компанией, которая с легкостью может их преодолеть. Я с любовью берегу данное заведение уже веками, но у меня есть проблема: веселье с моими товарищами по цеху чревато разочарованием в природе живых. А я отчаянно скучаю по прекрасным дням моей молодости, далекой и древней. Мне бы хотелось хоть немного вспомнить то… – призрак сделал паузу, подбирая походящее слово, – очарование беззаботности студенческого бытия! – профессор обвел их взглядом. – У меня уже многие десятилетия не было и шанса попросить о подобном кого-то из своих посетителей, отчего я надеюсь на ваше великодушие к старику.