На пол грохнулась ваза с пошлыми розовыми розами, и они не обратили на это никакого внимания.
– Ты не ласточка, – выдохнула Гонсалес, блаженно закрывая глаза от кусающего поцелуя в шею. – Пантера! Белая тигрица!
Цири обвела дыханием ее смуглые ключицы, оставила поцелуй на голом плече, и шепнула на ухо только одно:
– А ты мне снилась, дикарка.
У них не было всепоглощающей нежности, не было долгой истории любви, которая обязательно должна была кончиться хорошо, но сегодня они были юны и счастливы.
И этого оказалось более чем достаточно.
Джарлакс, задрав ноги на стол, общался со стайкой восхищенных девиц, распустив хвост павлином.
– Вы не поверите, сколько интересного есть в тех городах! – задушевным голосом заявил он.
Полногрудая брюнетка с кисточкой на хвосте, унизанном золотыми кольцами, гладила его по плечу, легонько цепляя когтями ткань рубашки. Еще одна девушка, эльфийка с роскошными белокурыми волосами, облаченная в темно-синее, так сжала локтями декольте, что грудь могла бы вывалиться из платья.
– Лучше расскажи нам, как это – быть наемником. О чудесах я и так знаю, – проворковала она. – Или думаешь, мы книг не читаем?
– Расскажи! – медовым голосом потребовала тифлина с золотым хвостом, упираясь локтями в столешницу.
– Расскажи, капитан Брэган Д’эрт, – третья девушка, брюнетка с короткими волосами в интригующе глухом красном жилете, улыбнулась алыми губами и отпила вина из бокала, маняще глядя на дроу.
«Эх, девочки. Плохо читали свои книги, видимо. А, да что там! Не те вы книги читали».
Джарлакс покрутил свой бокал за ножку.
– А знаете, что… – он запнулся, помедлив. – Да не то, чтобы весело, – краем глаза он заметил разочарование на лицах девиц и тут же хлопнул ладонями по столу так, что блондинка испуганно и радостно взвизгнула, а тифлина ойкнула и расхохоталась. Видимый глаз Джарлакса заговорщицки заблестел. – Но есть у меня одна забавная история. Хотите послушать о том, как прославленный наемник Фаэруна прикинулся женщиной, чтобы раздобыть величайший изумруд всего юга?
Тифлина хлопнула в ладоши, растянув в улыбке бледно-розовые губы, ярко выделявшиеся на темно-пепельном лице.
– Хотим! – довольно возвестила она.
– Непременно, – брюнетка по-кошачьи прищурилась.
Джарлакс рассказывал. Девицы слушали, воспринимая увлекательную историю как не менее увлекательную прелюдию.
Сегодня они тоже были счастливы. На свой лад.
На крыше сенсориума, у самого основания стеклянного купола, мерцающего глубокими красками с лилово-перламутровым отливом, виднелись два призрачных силуэта.
– Ты все это время была здесь, Люсьена? – тихо спросил профессор у духа женщины, сидящего рядом с ним.
Дух женщины был немолод. Волосы ее при жизни, очевидно, были черными, превратившись теперь в синие, а глаза отливали густым серебром. Ее фигура была легка, красива и поразительно изящна, словно лунный серп. Искристо опалесцирующее платье мерцало под невидимым ветром.
– Так уж вышло, – она погладила призрачного профессора Ливертонда по руке. Ее серебряные глаза посмеивались. – Я же никуда не могла деться. Так и выращивала цветы… пирожок.
Старик засмеялся, но как-то невесело:
– Ты всегда любила травы, моя дорогая. Кто бы мог подумать… спустя столько веков! Так близко! – он тяжело вздохнул.
Женщина ему не ответила, улыбаясь чему-то нежно чуть-чуть печально. Она взяла мужчину рядом с собой за руку, и не почувствовала ее тепла, но ощутила отклик так хорошо знакомой, так давно потерянной, такой родной души. Воспоминание единственной и самой крепкой любви, которое привязало ее к миру. Любви, когда-то потерянной во время войны, разметавшей их многие века назад на Фаэруне.
– Преинтересные штуки – смерть, жизнь и любовь, – задумчиво изрек профессор, покачивая ладонь женщины. – Никогда не узнаешь, когда закончится одно, где начнется второе, и когда найдешь третье, – он обернулся к ней, и на его губах была улыбка. – Кто бы знал, что я встречу тебя сейчас? Ох, Люсьена… я совсем забыл запахи, а твоя душа все так же испускает аромат тех духов. Это… вербена и жасмин, верно?
– Так и есть, – скромно ответила она. – Это удивительно, но это очень хорошо, дорогой мой. Я так молчалива, потому что и не знаю, что рассказать тебе, а рассказать нужно очень и очень много.
Старый ректор улыбнулся ей особенно тепло и кивнул.
– Хороший конец для сказки, и хорошая тема для размышлений. Обязательно попрошу студентов подумать об этом в эссе, – он вновь посмотрел на свою руку, соединенную с рукой его любимой женщины, и с улыбкой поглядел на опалесцирующие отсветы, отраженные в низких смоговых облаках. Голос его звучал мечтательно. – И встретились они после смерти, где соприкасаются дороги живых.
========== Что-то кончается, что-то начинается. Эпилог. ==========
10. Что-то кончается, что-то начинается. Эпилог.
С новым оборотом кольца в Сигиле занимался бледный рассвет.
Майрон выбрался из-под одеяла, чтобы налить кислого лимонада в большие стаканы из темно-янтарного стекла. Жажда – вот и все, что осталось после прошедшей ночи вместо чудовищного похмелья, которого он ждал.
Теплый воздух приятно касался обнаженной кожи. Холодное питье лилось в горло. На краю ониксовой ванны в углу комнаты сохли полотенца. По полу в беспорядке валялась одежда.
Майрон тихо фыркнул и переступил через собственные штаны, валяющиеся на ковре. В другой раз он бы их убрал, но сейчас была дорога каждая секунда.
- Майрон? – Мелькор позвал его очень тихо, приподнявшись на локтях в постели, подтянув на живот одеяло: вала был растрепанный, сонный и голый. Голос Мелькора звучал хрипловато, пушистые волосы свились крупными кольцами и спиралями у кончиков. – Вернись.
Майрон не ответил ему: молча оставил стакан кислого питья на резном столике со стороны Мелькора и забрался обратно в огромную, нагретую их телами постель.
Они все так же молча свернулись в объятиях друг у друга. Даже не целовались. Все, что могло быть сказано, они уже сказали ночью.
Мелькор легонько водил кончиками пальцев вдоль плеч Майрона. Гладил всей ладонью по спине и боку, словно не задумываясь об этом жесте и пытаясь намертво врезать в себя это простое осязательное воспоминание.
Время, отпущенное в этом мире, стремительно истекало, и тратить его на суету не хотелось.
Тепло этих ладоней на коже Майрон тоже очень хотел запомнить.
Первая утренняя мысль в голове Йеннифэр была весьма нечленораздельной и не вполне цензурной. В висках трещала чудовищная боль. Голова напоминала медный колокол, гудящий от каждого движения и вздоха.
Вчера она предавалась разврату со всем отчаянием и яростью норовистой женщины, осознавшей со всей отчаянной силой свою беспомощную и глубокую привязанность.
Мужчины, которых она выбрала, полностью соответствовали ее легкомысленным ревнивым мечтам. Они были нежны, как сон, покорны, как слуги, и выполняли все ее прихоти, умело играя в этот флирт, словно ради любопытства. Любовники из них были как сами боги.
Йеннифэр понятия не имела, как вышло, что хватило ее на всех.
Проклиная каждую секунду, когда она решилась напиться и каждое мгновение, когда серебряная ложечка соприкасалась со стеклом стакана, она размешала в воде микстуру от головной боли.
При взгляде на необъятную постель, застеленную только черным и белым шелком, где посапывало, храпело и просто спало четыре голых мужика, Йеннифэр посетило странное чувство.
«Почему мне так… стыдно?»
Отвращение к себе оказалось почти физическим, и когда чудодейственное зелье сняло похмелье, то Йеннифэр показалось, что уж лучше бы она осталась с ним. На ясную голову думалось легче, и в ясную голову приходили мысли, которых она не хотела.
Никакого настоящего удовлетворения от своего поступка она не получила. Тело было размято умелыми руками и сладко ныло так, что секса ей не захотелось бы еще с неделю. Или две. Или три. Но…