Шестерня остановился. Его плащ замер, шестерёнки затихли, и он медленно повернулся ко мне. Линза в маске мигнула красным, и я напрягся — не от страха, а от того, как он смотрел. Долго, молча. А потом заговорил, и его голос стал ниже, серьёзнее.
— Мы не уничтожаем, — сказал он. — И этими «игрушками» не пользуемся. Глава не позволял.
Я моргнул, пытаясь осмыслить. Не уничтожают? Не пользуются? Это что, шутка?
Я шёл за Шестернёй, хромая, и злость опять полезла наружу. Его слова — «мы не уничтожаем», «Глава не позволял» — звучали как дешёвая ложь, как лапша, которую мне вешают на уши. Я стиснул зубы, глядя на его спину, и не выдержал.
— Слушай, хватит мне мозги пудрить, — бросил я, останавливаясь. — Я видел отчёты, записи, данные. Небулонцы разнесли кучу планет, убили миллионы. Я знаю, что вы творите, так что не надо мне тут сказки рассказывать про «не пользуемся». Это бред!
Шестерня замер, его плащ с красными шестерёнками чуть дрогнул. Он медленно повернулся, линза в маске мигнула, и я услышал звук — долгий, скрипучий, как будто он вздохнул через ржавые детали.
— Упрямый, — прогудел он, и в его голосе было что-то вроде усталости. — Ладно, смертный. Идём. Покажу тебе кое-что.
Он махнул рукой и пошёл дальше, не оглядываясь. Я стоял, сверля его взглядом, но любопытство — или злость, чёрт его знает — толкнуло меня следом. Мы прошли через коридор, потом ещё один, и наконец он привёл меня в какую-то комнату — кабинет, что ли. Стены чёрные, с красными линиями, как везде, но тут был стол, терминал с голограммами и куча всякого железа, что жужжало и мигало. Шестерня сел за терминал, его линза уставилась на меня.
— Назови хоть одну планету, — сказал он, его голос стал резче. — Одну, которую мы, по-твоему, уничтожили. Давай, мясо.
Я фыркнул, скрестив руки. Это что, проверка? Ладно, пусть будет.
— Ксавир-3, — выпалил я. — Мелкая колония, четыре года назад. Вы её в пыль стёрли, я читал отчёт. Там даже следов не осталось.
Шестерня кивнул, будто ждал этого. Его пальцы — длинные, металлические — забегали по терминалу, и через секунду голограмма вспыхнула над столом. Я шагнул ближе, нехотя, и замер. То, что я увидел, ударило, как кулак Рагны. Запись — чёткая, с датой и координатами. Ксавир-3. Но это были не Небулонцы. Это была Федерация. Их корабли — знакомые силуэты «Легиона» — висели над городом, и лучи плазмы били вниз, выжигая всё подряд. Дома рушились, улицы плавились, а крики… Крики мирных жителей — детей, стариков — резали уши. Отчаяние, ужас, мольбы о помощи. И ни один из этих ублюдков в форме даже не дёрнулся. Они просто жгли.
Я смотрел, и внутри всё сжалось. Злость кипела, но теперь она была другой — не на Шестерню, а на… на кого? Я не мог отвести глаз. Запись кончилась, и голограмма погасла, оставив тишину, что давила хуже взрыва.
— Это был не мы, — сказал Шестерня, его линза сузилась. — На Ксавир-3 мы раздавали еду. Помогали с агрокультурой — восстанавливали поля после засухи. А потом пришла Федерация. Планетка мелкая, ресурсов почти нет, держать её — одни расходы. Они решили, что проще сжечь, чем тратиться. Освободили финансы, как видишь.
Я молчал. Слова застряли в горле, как ком. Я видел отчёты — чёртовы официальные бумаги, где писали: «Небулонцы уничтожили Ксавир-3». Я верил этому. Жил с этим. А теперь эта запись… Крики всё ещё звенели в ушах, и я стиснул кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Злость была, но теперь она путалась — на кого орать? На Шестерню? На себя? На Федерацию?
— Это фальшивка, — выдавил я наконец, но голос дрогнул. — Вы подделали. Не может быть…
— Думай, что хочешь, — перебил он, откидываясь в кресле. — У меня таких записей сотни. Назови ещё планету, покажу ещё. Или просто смотри дальше.
Он включил терминал снова, и новая голограмма вспыхнула — другая планета, те же лучи, те же крики. Я отвернулся, не выдержав. Злость боролась с чем-то новым — с сомнением, что жгло хуже огня. Всё, что я знал, всё, во что верил… Это что, ложь? Федерация — не защитники, а мясники? А Небулонцы… кто они тогда?
Я стоял, глядя на погасшую голограмму, а в голове был бардак. Крики с Ксавир-3 всё ещё звенели в ушах, и я не знал, куда деть эту злость — на Шестерню, на Федерацию или на себя за то, что верил всей этой лжи. Он сидел в своём кресле, линза в маске мигала красным, и я чувствовал, как он меня разглядывает. Потом он встал, его плащ с шестерёнками зашуршал, и подошёл ко мне. Металлическая рука хлопнула меня по плечу — не сильно, но я всё равно дёрнулся, потому что боль от боя с Рагной никуда не делась.