К счастью, Корм сам свернул в нужном направлении: слегка поколебавшись, спросил:
— А... Нэнси не пришла?
— Нет. Если через час не появится — пойду искать. Думаю, она где-то в лесу... «Плачет», — добавил про себя Ник. — Кофе?
— Да. Я позвоню, чтобы мне одежду привезли, — мой сотовый после купания сдох.
Разговаривал он довольно долго. Ник успел заварить кофе, найти в кухонном шкафчике коробку имбирного печенья и упаковку лимонных кексов, принести все это и еще шоколадки из собственных запасов — и, лишь когда он уселся в кресло, Корм отложил телефон.
— Через полчаса привезут.
Больше тянуть было нельзя — времени почти не оставалось, — и Ник спросил, прямо в лоб:
— Когда ты с Нэнси разговаривал, ты про психушку упомянул. «Опять туда захотела...» — и все такое. Она что — лежала в... клинике?
— Та-ак. — Актер отставил чашку. — Я думал, ты позже подошел. — В голосе его Ник снова почувствовал подутихшую было неприязнь.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Ник был уже уверен, что ответа не получит, как вдруг Корм кивнул:
— Да, Нэнси провела пять недель в клинике для нервнобольных. Здесь, в Голливуде...
— А...
— ...В подобных случаях это стандартная, рекомендуемая врачами процедура.
— В каких случаях?
— А ты что — не знаешь?
— Нет. Иначе бы не спрашивал.
— При неудачной попытке самоубийства, — отчеканил актер.
— Что?! — Ник не поверил своим ушам. Что он такое несет?! — Нэнси?!
— Да, Нэнси! По-моему, мы именно о ней до сих пор говорили — или ты уже совсем в своих бабах запутался?
Но Нику было сейчас не до язвительных реплик Корма и откровенной враждебности в его взгляде.
— Как это произошло?
Он понимал, что актер, скорее всего, говорит правду, но поверить до конца все еще не мог — так не вязались со всем обликом Нэнси эти страшные слова: «неудачная попытка самоубийства»...
— Она наглоталась снотворного. Таблеток двадцать, наверное, приняла. Потом говорила, что просто... заснуть пыталась, чтобы день быстрей прошел. Не знаю... Я нашел ее уже в отключке и вызвал врача. Своего, так что ни огласки, ни полиции не было. Но врач поставил условие: чтобы она провела некоторое время в клинике.
— Когда это произошло?
— Четыре года назад. Когда она приехала ко мне из Нью-Йорка, после того как ты ее на эту... старую швабру променял.
— Я ее ни на кого не менял! — вспылил Ник. — Она сама от меня ушла!
— Ага. После того как застала ее в твоей постели...
— Это она тебе сказала?
— Да. — Судя по тону актера, подвергать сомнению слова Нэнси он не собирался.
— А она тебе не сказала, каким я тогда был?! И что она слова мне не дала вымолвить: наорала, хлопнула дверью и была такова — этого она тебе тоже не сказала?! — Не сдержавшись, Ник грохнул кулаком по столу. — И что до сих пор меня слушать не желает — тоже не сказала?
Черт возьми, да сколько же это может продолжаться?! И почему он должен чувствовать себя виноватым, если не был ни в чем виноват?! И почему он действительно чувствует себя виноватым?!
— Так что, значит, все разговоры про тебя с Алисией — это все выдумка? — поинтересовался Корм.
— Да! — раздраженно бросил Ник. — То есть нет... в позапрошлом году я... черт бы побрал всех этих баб! Но и Нэнси тоже к тому времени... — он хотел сказать, что знает о ней все, в том числе и о мужчинах, с которыми она встречалась, — и передумал, — давно в Денвере жила!
— А тогда, четыре года назад?..
— А тогда, четыре года назад, Алисия приперлась ко мне в комнату — шампанского, понимаешь, захотелось ей на брудершафт выпить. И я не мог ее выставить — физически не мог... ну, ноги у меня не работали! Что же мне — на помощь звать было?! А через минуту вошла Нэнси и... и все. На этом моя семейная жизнь закончилась.
Он сам не понимал, почему распинается перед совершенно незнакомым человеком, — но мучительно хотелось хоть кому-то объяснить, каким бредом с самого начала была вся эта история.
— Так почему же ты ей не позвонил?!
Ник не ожидал этого, заданного почти шепотом, вопроса.
— Когда?
— Тогда! Тогда, когда, как ты говоришь, она от тебя ушла! Когда она сидела и ждала твоего звонка!
— Потому что я не был ни в чем виноват! Я думал, что она поймет это и вернется, — а она взяла и уехала!
— Повоспитывать, значит, ее решил?
— Мне не за что было прощения просить!
Они уже не сидели — стояли по обе стороны стола, глядя друг другу в глаза. Корм говорил все так же тихо, но от ярости в его голосе, казалось, сам воздух вокруг них сейчас полыхнет пламенем.