Он повернулся к стене и нащупал рукой первый камень.
Стало чуть-чуть жутковато, но надо было поторпиться — сверху выглядывала Тани, прошла уже, наверное, половина времени до проезда патруля.
Выступ за выступом, камень за камнем Элле взобрался почти до конца. Глянул вниз — оказалось неожиданно высоко. Он заспешил. Чуть выше, в сторону, ещё выше… Наконец нащупал край проёма.
Дэн протянул руку и помог залезть внутрь.
По невысокому узкому лазу, ведущему вглубь стены, они пробрались несколько метров и попали на лестничную площадку. Откуда-то сверху пробивался свет, было сумрачно, но не темно.
С площадки прямо вниз уходила неширокая, с метр, каменная лестница, другая такая же поднималась налево, очень круто забирая вверх.
Тани прислушалась. Слышалось только их дыхание, да откуда-то сверху доносилось чириканье птиц. Она молча поманила рукой и крадучись, стала подниматься по лестнице. Элле, так же осторожно ступая, двинулся за ней, последним — Дэн. Они одолели ещё два длинных лестничных пролёта, на каждой площадке отдыхая (подъём был довольно крутой) и прислушиваясь. Лестница уже не меняла направление и с каждой площадки шла прямо — выше и выше, чуть изгибаясь направо. Каменные перекрытия над головой вдруг закончились, и в прохладную полутьму пахнуло тёплым летним ветром; над головой засинело небо.
Ход вывел их на верхний ярус Арены. Слева поднималась глухая стена, сверху увенчанная вереницей небольших арок, а направо открывалось огромное пространство — ряды каменных ступеней — скамей, а далеко-далеко внизу — жёлтая овальная площадка.
Здесь всё было старым по-настоящему. Древние стены, ступени, даже песок на Арене, наверное, был древним. Каменные плиты скамей местами потрескались, некоторых не хватало. Внешняя стена надёжно закрывала от глаз нынешний многомиллионный Арнор, оставляя ребят наедине с далёким прошлым.
Элле представлял, как амфитеатр, заполненный тысячами арнорцев, взрывается криками, приветствуя великого гладиатора и будущего наместника провинции Рун…
— Правда, здорово? — голос Тани возвратил его к действительности. — Я когда в первой школе училась, у меня подружка была — та ещё бандитка. И мы сюда загорать лазили. Или от пацанов прятались.
Они уселись на тёплые камни, прислонившись к стене.
— Это же сколько блоков надо было вытесать, сложить. Гора ведь целая!
— А чего им… Рабы и нарубили, и перетаскали, и сложили. — Дэн сплюнул сквозь зубы. — С рабами-то чё не жить?
— Ну, рабы. Тоже ведь люди. И такое соорудили!
— Я бы рабом ни за что не стал. Сразу бы удрал.
— Ага. Поймали бы тебя на второй день. И подвесили бы за ноги на солнышке жариться.
— Да ну. Я бы бился насмерть! Вон, как гладиаторы.
Элле промолчал, посмотрел на Тани. Она запрокинула голову и смотрела в небо.
Он вслед за ней посмотрел вверх. Высоко-высоко видны были две точки, двигавшиеся широкими кругами.
Тани встретилась взглядом с Элле:
— Видишь их?
— Птиц?
— Угу. Какие-то хищные. Орлы, наверное. Совсем крыльями не машут. Сначала невысоко летали, потом кругами — выше, выше.
— Вдвоём…
— Да.
Они долго смотрели на орлов, невесть откуда взявшихся посреди огромного города.
Элле вдруг каким-то другим взглядом, словно со стороны, посмотрел на Дэна, сидевшего с закрытыми глазами, на Тани, заворожено глядящую ввысь, на старые трещиноватые камни вокруг, отбрасывающие длинные тени.
Подумалось, что иногда дни пролетают совсем незаметно и бесследно, несмотря на всякие важные события. А сегодня — наоборот: вроде день как день, но он почему-то был уверен, что навсегда запомнит этот тёплый ветер, огромную пустую каменную Арену, заполненную призраками из бездны веков, двух птиц, исчезающих в вышине.
«Наверное, я знаю почему, — решил он про себя. — Может быть, это последний день детства?» Потом сам себе вроде возразил: «А не поздновато?» Подумал как-то рассеяно и решил: «А пусть. Зато я точно буду знать, когда и как оно закончилось. Оно улетело к солнцу. Кругами…»
В это время снизу по крутым ступеням поднялся человек. Выйдя на свет, он слегка прищурился, затем присел на камень неподалёку.
Элле ощутил угрозу и силу, исходящие от незнакомца ещё до того, как его увидел. Расслабленная задумчивость разом слетела с него, он вспомнил, что они сейчас — нарушители общественного порядка и, по-хорошему, надо сматываться.