— Погоди, жид. Здесь есть еще кое-что!
Удивленный, Бен Гоцан остановился и уставился на нее, все еще крепко сжимая в руке нож.
Она двумя руками подняла тяжелую книгу.
— Это записано в законах Венеции! По закону чужестранец не имеет права прямо или косвенно покушаться на жизнь кого-либо из местных граждан.
Бен Гоцан побледнел. Он молча смотрел на нее, а зрители на галерее затаили дыхание.
Потом он выпустил из рук нож, и тот со звоном упал на пол. Шейлок кивнул.
— Ах да, — прошептал он. — Чужестранец. — Казалось, он почти не слушал, как Порция, положив тяжелую книгу на барьер, читает, в деталях, законы Венеции, направленные против чужестранцев. Имущество иностранного преступника переходит государству. Жизнь иностранного преступника зависит от милости государства. Закончив читать, она встретилась взглядом с Бен Гоцаном и увидела в глубине его темных глаз что-то такое, от чего ей стало стыдно, и она отвела глаза.
— Разве это государство? — низким, гневным голосом произнес Бен Гоцан, указывая на спящего судью.
— Он — судья! — прогремела в ответ Порция, стыдясь своего стыда. Она снова встретилась глазами с Бен Гоцаном и, на этот раз испепеляя его взглядом, потребовала: — На колени и проси пощады у судьи!
Бен Гоцан посмотрел на нее с глубоким презрением. Он скрестил руки на груди и не шелохнулся.
Антонио опустился на пол. Мужчины на галерее радостно кричали и смеялись. Судья внезапно очнулся и спросил, что происходит, а когда Порция ему все объяснила, призвал всех к порядку. Он заявил, что Антонио свободен, и потребовал от еврея Шейлока разделить свои деньги пополам между государством и Антонио. Сбитый с толку и ошарашенный Антонио сначала покачал головой, потом пришел в себя настолько, чтобы согласиться со своим адвокатом: да, конфискованное имущество ростовщика должно быть, как выразился юный правовед, «поделено с зятем Шейлока, Лоренцо ди Скиммиа, пока жив Антонио, а останься Антонио без наследника, оно перейдет после его смерти к тому же Лоренцо». Шейлок в ужасе посмотрел на Антонио и Порцию, потом обернулся к судье и, воздев кверху руки, сказал:
— Возьмите тогда и мою жизнь, раз вы отбираете у меня средства, на которые я живу!
— Я дарую тебе жизнь, — сказал судья, внезапно оживившись. — Мы милосердны.
— Даруй, но если он станет христианином! — сказал Антонио. В его глазах и в голосе появился вызов. Грациано, теперь спустившийся в зал с галереи, закричал:
— Сделай из него христианина! Сделай из этой собаки христианина! Тащи его к купели в Сан-Марко!
— Быть по сему, — произнес судья. — Приговор будет подписан немедленно. Заседание суда закрыто.
Купцы толпой устремились вниз с галереи, перебрались через барьер и потащили Шейлока Бен Гоцана из зала суда. Молодой Исаак бросился ему на помощь и сам попал в драку. Мужчины с Риальто с воплями сорвали у него с головы красную шляпу и сердце с рукава:
— Крестить и этого тоже!
У ростовщика глаза были закрыты, а губы шевелились, и, когда его тащили за руки мимо Порции, она услышала, как он шепчет что-то мелодичное и горестное. «Да пребудет он в памяти вечно!» — говорил на древнееврейском Шейлок. Но этого языка Порция не знала.
Бассанио пробился сквозь толпу, чтобы обнять Антонио.
Порция снова отвернула лицо от своего мужа и низко натянула шапку. Дверь позади судейского места захлопнулась за черной спиной судьи. Она поспешила в другом направлении к двери, ведущей в коридор.
Нерисса, ослабев от страха, все еще стояла в дверях, менее чем в двадцати шагах от кричащего, размахивающего руками Грациано и растерянным взглядом следила за творящимся.
Порция схватила ее за руку и прошипела:
— Идем!
Едва они вышли из дверей здания, где происходило судилище, как с балкона, выходящего на улицу Сан-Лука, послышался голос Бассанио:
— Юный Бальтазар! Твоя плата! Постой!
— Не останавливайся! — крикнула Нерисса, но Порция остановилась и медленно обернулась. Над улицей, на высоте примерно тридцати футов, склонился ее улыбающийся супруг. Он казался синешейкой, готовой взлететь. Муниципалитет, этот храм справедливости, такой величественный еще сегодня утром, сейчас, казалось, клонился и погружался в мутные воды канала.
Она сложила руки рупором.
— Да, да, я хочу получить свою плату! — крикнула она хрипло. — Как насчет этих желтых перчаток?
— Этих? — спросил Бассанио, глядя на свои руки. Рядом с ним на балконе появился Антонио, одетый в свою кричаще-зеленую рубашку с пышными рукавами и камзол. Бассанио стянул перчатки и бросил их Порции. Она наклонилась, чтобы поднять их, и прятавшаяся за ее спиной Нерисса резко повернулась и быстро зашагала к набережной, будто собиралась нанять лодку.