Парень удивился его поездке на кладбище в такую рань? Алекс и сам не мог объяснить — зачем едет туда. Он не купил букет, чтобы возложить на могилу. Папаша разразился бы ехидным смехом над таким "последним прости". Сын хотел увидеть место его последнего успокоения, чтобы полностью примириться со смертью отца.
То, что сообщил унтер Дирк, выглядело неправдоподобно. Как сценарий дешевого телесериала, если бы в этом городе можно было смотреть телесериалы. Казалось, что энергии старого жеребца хватит на пятерых. Папаша уцелел в потасовках в доках и пикетах бунтовщиков, прожил горячую и распутную жизнь, вызывал для клиентов разношёрстную и разночешуйную нечисть, не подорвался на минах "квакеров", не утонул в раскалённом море, двадцать месяцев ходил в Золотом Конвое до Скамура во время Третьей Смуты.
Как же его могли вот так вот взять и убить маленьким бронзовым диском в этой городской суете, в главном городе дистрикта? И, как выразился в письме Дирк, не просто убить, а казнить.
Поворот на кладбище оказался всего лишь в шести или восьми кварталах от Зюйдэндской заставы. На перекрестках перемигивались глашатаи и стражники. Алекс проехал мимо нескольких гостиниц с яркими вывесками и зазывалами, сообщавшими о наличии свободных мест в каждой из них. Потом миновал скромные жилые домишки с зелеными крышами, стоящий настежь склад с баррьими тушами и резервуары с горючей морской водой. Потом по обе стороны дороги потянулись фермы. Но, преодолев небольшой подъем, Алекс увидел впереди кладбище.
Оно находилось справа от дороги, на склоне покрытого яркими цветами холма. Вдоль ограды выстроилась шеренга чахлых кипарисов. Алекс подъехал, придержал лошадь и остановился возле ворот со столбами из дикого камня. Хотел закинуть вожжи на спину лошади, потом передумал и решил привязать ее к столбу.
Как только спрыгнул на землю, его сразу же окутала густая кладбищенская тишина и горький запах полыни.
В такое утро думать о смерти не хочется. Утро уже наступило окончательно. Над безлюдными зелеными холмами, поросшими колючим, но цветущим кустарником, небо стало золотисто-розовым, а на западе в прозрачном воздухе отчетливо вырисовывались незыблемые громады Слепых гор. Лошадь прядала ушами и нервно переступала копытами, он сказал ей: "Тихо, тихо! Что с тобой?", но тут в вышине небесную синь перечеркнуло белой полосой. Невидимый и неслышимый реактивный лайнер?
— Ты сдурел? А мораторий? — спросил себя Алекс, вздохнул и, покачав головой, пошел к кладбищенским воротам.
Железные кованые ворота отворились без скрипа. За ними оказался небольшой белый домик под рыжей камышовой крышей.
Через несколько минут, наведя справки у сторожа, Алекс медленно шел по аллее между рядами могил. Оказывается, отец заранее позаботился о месте на этом кладбище и оплатил всю процедуру похорон. Старое кладбище, никого здесь сейчас не хоронят, но отец когда-то купил на нем участок "под семью", как он едко выразился. Странная предусмотрительность, хотя отец всегда был обстоятельным человеком.
Апексу вдруг пришло в голову, что он не сможет узнать могилу. Даже если увидит ее. Ведь на ней еще нет надгробия. Откуда ему взяться, если он — единственный, кто мог бы заказать его, — позавчера еще не знал о случившемся? Но, к его удивлению, надгробие было. Слева от сырого холма свежей могилы — единственной новой могилы, насколько можно было видеть вокруг. Подойдя, Алекс разглядел надпись из простых, без вычурности, букв, высеченную на каменной плите цвета застывшей крови:
"Антоний Ромишев
5712–5776"
Он обошел вокруг могилы, глядя на последний приют того, кто был самым невероятным отцом в мире, и испытывая при этом странное смятение чувств. У него не было ощущения утраты или глубокой скорби по человеку, которого видел разве что раз двадцать в жизни.
Полузабытое воспоминание кольнуло сердце. Что это было? И где? Он вспомнил и печально улыбнулся.
Это произошло в Эльситос. Алекс Ромишев, еще курсант Бергбургской военной академии, получил увольнение, чтобы повидаться с отцом. Корабль Антония Ромишева находился в эльситском порту в дне пути от Бергбурга.
Они с папашей где-то пообедали, а потом тот стал звать экипаж, чтобы повезти сына на стадион "Березняк", на матч по кулачному бою. Кучер уже свернул к ним, когда папаша захотел купить у разносчика кувшин пива. Но того-то как раз рядом и не оказалось. Зато приветливо мигал стеклянными глазами топорно сделанный автомат, размалёванный пивными кружками с шапкой пены на каждой. Папаша опустил в прорезь монету, но пива ни в кружке, ни в кувшине тот так и не выдал. А проглоченную монету не вернул.