— И чего светится! Сколько месяцев она его не видела?
— Вот именно!
— А ты думаешь, он в это время исключительно пел?
Майорин припомнил «по корчмам и борделям» и промолчал. Ему, в общем, было все равно, кто, где, с кем и как. В конце концов, каждый обманывается как хочет или как хочет распоряжается правдой. Моральный облик менестреля волновал его мало, Раджаэль могла убить троих мужиков разом, что говорить о защите чести?
Менестрель же перестал кривляться перед полуэльфкой и торжественно объявил:
— Я хочу исполнить свою новую балладу, и пусть она еще не окончена, но прозвучит сегодня здесь.
Майорин сглотнул, а потом развернулся и поспешил покинуть замерший в предвкушении зал. Но вслед за ним бросился, догоняя, припев. Четкий рычащий речитатив менестреля перешел в мощный раскатистый голос, сделавший Валью знаменитым:
Струны лютни жалобно стонали под жестокими пальцами.
Колдун быстрыми шагами удалялся от зала. Не много ума у того, кто болтает с менестрелем, еще балладу сложит…
Сложил гад!
Но злости не было. Уже у себя колдун задумался, почему Валья не закончил балладу.
Позже — за полночь, когда Велор волевым решением разогнал свой орден спать, Валья ответил Майорину:
— Баллада это не только история, рассказанная менестрелем. Это замкнутый круг, где конец отвечает на вопросы, заданные в начале. А я пока не знаю, ответов на эти вопросы. Узнаю — закончу.
— Жизнь — не стихосложение! — буркнул Майорин из кресла, он курил трубку и не поворачивался к друзьям, уютно устроившимся за столом в его комнате. Но эльфа с менестрелем это нисколько не смущало. Валья был больше занят вопросами стихосложения и ощупыванием Жаркиного бока. Велор пристальным наблюдением за нахальными пальцами певца. Стоило пальцам сползти на пядь ниже талии, как каратель выдавал старческий кашель, и полуэльфка двигала руку менестреля на разрешенное место. Сама девушка особо не думала, ей хотелось поскорее вытащить Валью из демагогических разговоров и перейти к вещам более конкретным и не менее возвышенным.
Но менестрель никуда не торопился, из-за чего Велор начинал нервничать сильнее и кашлять чаще. С другой стороны ускорять процесс он тоже не желал, потому и сидел тут, наблюдая, как менестрель упоенно дразнит колдуна.
— Жизнь и поэзия не так далеки друг от друга, как тебе кажется. Жизнь поэтична, потому и воспета. А юные сердца, слыша хорошие стихи, вдохновляются на деяния и свершения. Сколько мальчиков отправляются в ратные, ведомые идеей подвигов!
— Или наборщиком рекрутов и хорошей платой за риск.
— Ремесленникам тоже неплохо платят.
— И облагают неплохим налогом. А твоя поэзия только мифотворчество! И не надо мне плести про замкнутую композицию. Про вопросы и ответы!
— Я не плету…
— Кхе!
— Не плету, я стремлюсь объяснить тебе, что это очень важно, важно знать конец истории.
— Все выдумка! Вот и придумай конец! Придумай такой конец, который понравится юным дурачкам, чтобы, когда они надираются в стельку, им казалось, что надираются они со смыслом. Запивая твою чушь дрянью!
— Все-таки ты редкостный хам!
— Кхе!
— Хам.
— Кхе-кхе!
— Велор, ты заболел?
— Я устала!
— Нет, не заболел.
— Тогда прекрати кашлять. Ты знаешь, что я хам, Валья.
— К твоему сведенью я придумал три конца.
— Может, споешь? Кхе…
— Я пошла спать! — разозлилась девушка.
— Спокойной ночи. — Насмешливо пожелали из кресла.
— Жар, подожди… — Валья притянул Раджаэль к себе.
— Давай, менестрель, спой! — настаивал Велор, протягивая лютню.
— Какая нездоровая любовь к музыке. — Язвило кресло.
— Кхе! Жарка, если ты устала…
— Да! Я устала. Я не вижу смысла слушать неготовую балладу. Споешь, когда закончишь!
— Кхе-е-е… — очень жалобно.
— А как же любовь к музыке? — Всем троим захотелось кресло перевернуть или задвинуть в пылающий камин. Кресло хмыкнуло.
Эпилог. Запах яблок