— Зачем он приезжал к вам четыре дня назад?
— Как и всегда. Он приехал к другу. — Вежливо и спокойно ответила Денера. После бурного разговора с Региной, ее речь напоминала спокойное теплое море.
— Но Мадера в последнее время был очень занят, даже спал он мало, как же он нашел время просто поболтать?
— Он мертв уже… — Прошептала Денера. — Да будет его дорога в лучший мир легкой и светлой. И простят мне боги, мои слова. Но Орник просил, чтобы я готовила для него один отвар.
— Какой?
— У Орника были страшные головные боли. Он мучился ими уже несколько лет, но в последнее время из-за переутомления боли усилились, и он просил изменить состав.
— Вы изменили?
— Нет. — Категорично заявила матушка. — Я сказала, что ему нужно высыпаться и больше отдыхать.
— Что он ответил?
— Что на этом веку такая роскошь ему не улыбается. Я боялась, что он себя загонит, у него было слабое сердце, но Орник сказал, что остановиться сейчас он не может.
— Остановиться? Он что-то начал?
— Я не вправе это говорить.
— Вы должны!
— Это тайна исповеди!
— Вы женщина, вы не можете принимать исповедь.
— Это была исповедь друга.
— Я могу допросить вас и по-другому!
— Вы не сможете. И вы это знаете, сударь Горан. Монахи неприкосновенны. Наш разум свят, мы посвящаем его Богам. И ни одна магия не может над ним властвовать.
— Это значит лишь то, что вы умеете ставить ментальный блок. — Буркнул чародей, монашка была права, лазать по ее умишку было себе дороже.
— Объясняйте, как хотите. Я вам еще нужна?
— Зачем вы к нему приходили?
— Принесла снадобье от боли.
— Вы же отказались его сделать? — удивился Горан.
— Орник упрям. Был упрям. — Поправилась она. — Снимать боль магией при столь серьезном магическом напряжении чревато слабоумием или кровоизлиянием в мозг. Я сделала, как он просил, и пришла извиниться за свое вмешательство в его дела. Это не было моим делом, он попросил меня о помощи, а я посмела его судить. В тот день меня одолела гордыня, я хотела загладить вину.
— А о чем вы говорили с Региной Мадера?
— Я попросила у нее прощения, и напомнила, что в ее силах помочь мужу. Есть несколько очень полезных способов, надо лишь попасть в нужные точки и немного их помять. Я предложила ей их показать.
— Что вам ответила Регина?
— Хм… — задумалась мать настоятельница, видно переводя речь Регины Мадера в удобную для монахини форму. — Регина ответила, что знает, как поступать со своим мужем и мои советы, по его лечению считает излишними.
Горан попытался представить, как выглядел ответ на самом деле.
— После этого вы ушли?
— Да. Я отправилась в храм.
— Позвольте спросить, вы шли пешком?
— Конечно, всегда приятно прогуляться по городу в хорошую погоду. Шел снег — красиво, у меня было светлое настроение… Я и не думала, что Боги призовут к себе Орника так скоро.
— Думаю, Боги и не призывали. А кто-то заколдовал Регину Мадера, и поэтому я настаиваю: расскажите, что именно вам поведал Орник?
— Во-первых, я отвечу вам, что я не намерена нарушать тайну исповеди. Даже если вы считаете ее недействительной. Во-вторых… Регину Мадера нельзя было заколдовать. Орник об этом позаботился.
— Вы о чем? В нее кто-то вселился, Раджаэль телохранительница архимага гналась по следу заклинания, аж…
— У вашей Раджаэли помутился рассудок от сильного потрясения. А Регина Мадера носила такое количество амулетов и пила столько зелий, что околдовать ее можно было разве только лопатой. Но тогда вы наверняка нашли бы у нее на голове дырку.
— Вы хотите сказать…
— Если ее видели с кинжалом в руке, то она и убила. Может по наущению, но самовольно.
Горан закусил губу и сжал подлокотники кресла. Матушка Денера смотрела на него спокойными, грустными и зелеными глазами с припухшими веками. Она плакала. Молилась и плакала, понял Горан. Орник Мадера считал ее другом, но она его любила. Любила кроткой монашеской любовью, в которой не было места страсти.
Или было? И тогда она просто очерняет Регину Мадера, потому что ненавидела ее всем сердцем с той поры…
— Как долго вы знали Орника?
— Двадцать лет. Двадцать лет и три года.
Ей только что исполнилось тридцать, уже не очень молодая, но все еще красивая, сильная и здоровая, она стояла перед зеркалом и ругала себя за дурацкие мысли — мысли, понравилась она бы ему или нет. Денера наказала себя тридцатью молитвами и весь день постилась, не помогло. Сейчас, сняв с головы платок, она опять придирчиво рассматривала свое лицо и красивые длинные каштановые волосы. На постриг волосы брили, но за четырнадцать лет они отрасли опять. И за эти четырнадцать лет ее никто ни разу не видел без платка. Мужчина, заставивший ее думать в непривычном, но странно приятном направлении, прибыл в Вирицу три дня назад и первым делом зашел в храм, где готовили к похоронам почившего государя Велмании. Его сын, молодой бледный парень, сидевший рядом с бездыханным отцом, сначала не понял, кто новоприбывший и чего он хочет от молодого государя.