— Ты слишком колдун. — Ухмыльнулась девушка. — Его пороли, но давно.
— И что это значит?
— Что он был у кого-то в услужении и служил плохо, или хозяину так казалось.
— Или он перешел кому-то дорогу и не успел сбежать. Я про колдуна.
— Смотришь как мужик с мечом, готовый в любой миг бросить заклинание. Куда делась
твоя хваленая хитрость? Может этот покойник представление, для нас, например.
— А, может, ты ищешь смысл там, где его нет.
— Боги упасите! Майорин, я повидала цитадельских магов. Они шагу лишнего без смысла не ступят. А этот шел под чьим-то конвоем, долго шел, так что путы за три дня не сошли. Даже птицы не польстились, хотя лицо ему расклевали, смотреть страшно.
— Но следы обычных людей.
— А сколько он отсутствовал в деревне?
— Откуда мне знать. Люта не даст вернуться и спросить. Отойди.
Айрин послушно отступила, тело загорелось синеватым пламенем, завоняло. Спутники отвязали лошадей, которые уже рвали повода, норовя убежать от запаха.
— Я могу за себя постоять, прекрати держать меня за инфантильную девицу.
— Ты дочь владык. Моя забота сохранить твою жизнь. — Он сказал это не глядя ей в глаза, а потому не увидел грустной улыбки на лице девушки.
— Ты ошибаешься. — Эхом сказала она. — Жаль не видишь насколько.
— Сожгли? — любопытно осведомился Льерк.
— Да. Люта, не надо обходить. Пойдем напрямую.
— Опасно, Майорин. Обогнем.
— Для этого его здесь и повесили, чтобы осторожный командир повел отряд козьими тропами, где нас легче перебить. — Встряла Айрин. — Люта, послушай меня, я тебя умоляю, мы рискуем больше, сворачивая с дороги.
Молчун, как ни странно не стал затыкать девушке рот, а ответил.
— Фотиевичи приехали предупредить, а ты настаиваешь ослушаться приказа воеводы?
— Оте… Воевода слишком осторожен! Вы слишком долго все продумывали, вашу партию разыгрывают против вас! А если не разыгрывают, то разыграют.
— Глупая девка, — зашипел кто-то из колдунов. — Тебе голоса никто не давал!
Майорин смотрела на гриву своей лошади, перебирая спутавшиеся волоски.
— Глупая девка права. — Сказал он, так же не поднимая головы. — Прости, Молчун, но она действительно кое в чем права. Мы уже далеко от Инессы, а выведать все наши тропинки дело несложное. Это флажки для волка.
Последние слова повисли в морозном воздухе, трепеща и подергиваясь, как озябшие птахи. Чародеи молчали, не торопились ни спорить, ни соглашаться. Каждый из них побродил по Велмании, каждый поел черствых сухарей.
Мы не любим тех, кто нас не понимает, еще больше не любим тех, кого не понимаем сами. И может потому простые люди всегда относились к колдунам и чародеям с опаской, втихушку цепляясь за обереги, подходя к подозрительному типу, который полночи копался на кладбище, сверкал заклятиями и неясно чем занимался. И колдуны привыкли к этому непониманию, смирились с опасливыми взглядами и шепотком за спиной.
Любили ли людей? Кого как… все люди разные, как и колдуны. Кто продаст за пару серебряных, а кто будет защищать даже в последней муке, кто по дурости сболтнет лишнего, выпив только кружку браги, но другой пьяно отмолчится, неловко увиливая от ответов. Люди разные.
— Прямо говоришь? — Люта поправил стремя. — Бес с тобой, пошли прямо. Обманем всех.
Глава 8. Вирица
К полудню все старания старушки-метели, прибравшей город, сошли на нет. Выметенные в белый улицы опять залили помоями и затоптали ногами. На девственно белых мостовых появились пахучие конские яблоки и другой мусор. Белую пелену перемешали полозьями и колесами. В глухом закоулке на снег просыпались бусинки крови, у кузницы на окраине он потемнел от густого едкого дыма, у красильни расцвел радужными разводами, просыпались щепки из-под топоров заготовщиков дров.
Зря трудилась старушка-метель, всю ночь рассыпая порошу, не оценили люди ее стараний. Большой город быстро приводит замечтавшихся в чувство, здесь нет места ни однотонным мыслям, ни одному цвету. Зазеваешься, и тебя сметет бурный шквал деяний, проблем, эмоций. Застынешь — собьют с ног на улице, засмотришься — получишь в глаз по простоте душевной, отвлечешься — мошна уйдет, не прощаясь, вырастив две прыткие ноги.
Но шедший по улицам человек привык к столице. Он не только здесь жил, он здесь родился. И, словно рыба в воде, плавал Горан Вирицкий в своем пруду, зная каждую водоросль и ракушку.
— Эй, Финит, как торговля?
— Да ничего идет потихоньку.