Айрин ждала. Ждала довольно долго, будь на потолке завитушки и дырочки, успела бы рассмотреть не все, но многие. А так пришлось довольствоваться пляшущими тенями, которые кидали неверные язычки свечей.
— А потом я смирилась. Росла дочь, росла клиентура, и мне стало некогда думать об инесских ведьмах, ой, прости тебе должно быть неприятно…
— Мне все равно. Они и сами себя так называют иногда.
— А думалось мне о новой дохе, копить на нее или купить козу, а доху купит Велимир, если приедет в этом году. А если приедет, то когда приедет: осенью или в предзимье, и тогда в чем ходить в предзимье, а Наля выросла из всех платьиц и я перешила ей свои старые, но из чего перешивать себе…
— Тут и впору завидовать. — Подсказала Айрин.
— Да уже и не хотелось. — Рада поводила в воде пальцем, стало чуть горячее.
— А говоришь не колдунья.
— Это я и могу. — Грустно сказала она.
— А тебе мало? Я бы принялась судорожно мыться, пока вода совсем не остыла.
— Ну и это пора сделать, а то рассиделись курехи. Сейчас чешуей обрастем!
Девушка звонко расхохоталась и потянулась за мылом и мочалкой:
— Курехи и есть.
Выданное гномихами чистое платье едва закрывало колени и болталось на ней мешком, клетчатую поневу Айрин отбросила, как ненужную. Из-под платья виднелись сапоги во всем своем великолепии трудной жизни и постоянных лишений. Девушка закуталась в огромный платок, который гномихи наматывали так хитро, что он заменял им и шапку и плащ. В зале, теперь остались только колдуны, Орм беседовал с Майорином, Хельм просто сидел на низкой скамье, блаженно вытянув раненую ногу. Мага не было, поймав настороженный взгляд пришелицы, ответил Хельм:
— Да жив твой вражина, в баньке его отпарили, даже на человека стал похож. А то бледный, худой — цитаделец одним словом.
— А в кипятке сварить не забыли? Знаю я вас: хороший маг — мертвый маг.
— Так оно. — Согласился Орм. — Но как-то кипятка жалко стало, самим мало. А тебе как бадья? Звали же в баньку, чего кочевряжилась?
— С вами пойдешь, тогда меня бы сварили. — Айрин села рядом со старшим Фотиевичем, она и не заметила как научилась различать братьев. Орм был бодрее и злее, Хельм суровей, но спокойней. Вот и в баньку ее Орм звал, Хельм только снисходительно ухмылялся.
— А знахарка где? — спросил Орм.
— Ясно где, спать пошла. И тебе пора. — Ответил Хельм. — Пойдем, братец.
— Да не поздно еще вроде как… — пролепетала Айрин, но близнецы уже подобрались и вышли. Айрин кусала губы, а потом решилась и буркнула:
— Извини, я погорячилась…
Колдун не отвечал, она не поворачивалась, чтобы не смотреть в белые глаза.
— Не думай, что я раскаиваюсь. Но я наговорила лишку, пойми, жизнь этого человека, это не все, о чем я хотела сказать. Ивен не единственная причина. Ты встретил меня как чужую, хотя расставались мы иначе, неужели настолько все равно?
Колдун не отвечал.
— Ты принимал меня за глупую девочку, с которой встретился почти два года назад. Но много изменилось, и я изменилась. А ты все такой же, все так же решаешь за меня, будто у меня вчера прорезался исток! Майорин! Почему ты молчишь?
Колдун не отвечал. Айрин обернулась.
Зал был пуст, только пламя ерошили сквозняки.
Несоразмерно большая ложка едва умещалась в рот, а сбегать за своей в котомку было неудобно — кто знает этих гномов, может для них нет горше оскорбления? Айрин колупнула творог еще раз, взяла на кончик не ложки — черпака и стала потихоньку объедать. Творог был пахучий — козий, в кружке плескалось козье молоко, а жесткая хрустящая лепешка ломалась в пальцах. Все было свежее, но какое-то не родное и не вкусное, а может только ей так казалось, потому что остальные знай, себе за обе щеки уплетали. Даже маг, которого сегодня выпустили к общему столу, жадно приник к кружке.
Девушка проснулась только к полудню и злилась на себя, что заспалась лишку, а когда буркнула Раде, что та могла и разбудить, знахарка только ласково улыбнулась:
— Ты так мирно спала, милая, решила не трогать. Хватит еще на тебя дороги.
Айрин чуть не зарычала от бессилия, ну что мешало толкнуть в плечо засоню? А так казалось, что весь день зря прошел. И небо над городом было до того серое и смурное, будто и не полдень, а сумерки скоро. Впрочем много ли того неба у гномов увидишь, так кусочек, когда на улицу выберешься из одного подземного перехода в другой нырнуть. Над небом грозно нависала черная смотровая башня, единственная на всю Красную Сопку. Башня стояла чуть выше города, на южном склоне, как и все гномьи постройки, простая и строгая. Никаких замысловатых завитушек, никаких витражных окон, только крыша, похожая на блестящую шишечку. Вокруг крыши гномы обустроили обзорную галерею, на которой почти всегда дежурил часовой. В саму башню можно было попасть двумя способами — по верху или через нижние тоннели. Весь склон, на котором стоял город гномы изрыли ходами на множестве уровней, ходы уходили вниз — куда гостей и не думали пускать, ходы забирались к вершине горы, ходы текли на запад и на восток, разветвлялись многоголовыми змеями.