Вивьен снова принялась раскачивать качели.
– Перестань! – заорала на неё Глэдис.
Цепочки подозрительно стонали. Вивьен снова рассмеялась.
– Перестань, я тебе говорю!
Вивьен не испытывала страха. Её охватила странная уверенность, что небо не предаст. Осенний воздух подхватит, подстрахует. Она – бессмертна! Выше, выше, выше! Она не упадёт – она полетит! Окрылённая этой иллюзией, она разжала руки, раскинув их в стороны, как птица и…
Показалось, будто качели ушли вниз. А она и правда осталась парить в воздухе! Ветер обдувал щеки. Развевал волосы. Это было настоящее волшебство!
– Вивьен! – потрясённо выдохнула Глэдис.
Земля была недалеко – в полуметре от неё. Но это парение-левитаций было реальность. Невозможной. Но– настоящей.
Качнувшись вперёд, чтобы подлетевшие сзади тяжелые качели не ударили по спине, Вивьен медленно, изящно опустилась на землю.
– Как я тебе? – сощурила глаза Вивьен. – Я – настоящая фея. Не правда, ли?
Обескураженная Глэдис ничего не ответила, лишившись дара речи.
– Я ещё и не так могу! – Вивьен отступила на шаг и, вновь раскинув руки, запрокидывая голову и глядя в ясные небеса, закружилась на месте, пока на несколько дюймов вновь не оторвалась от земли.
Листики, устилающие площадку, дрогнули и зашуршали, словно подхваченные ветром, а потом, будто капли воды в невесомости, медленно поплыли рядом, вращаясь и чуть покачиваясь. Словно искусственные золотые рыбки.
– Ты – сумасшедшая, Ви! – в голосе Глэдис звучали одновременно ужас и восхищение. – Как ты это делаешь?!
Вивьен перестала кружиться. Зачарованно глядя, как листочки, словно снежинки в рождественском яйце, плавают вокруг неё.
– Это красиво! Правда – красиво!
– Это жуткая жуть!
Во взгляде сестры Вивьен чудилось что--то, похожее на запахи осенних костров. Печаль. Горечь. Страх. Непонятная обреченность.
– Прекрати это. Если кто-нибудь увидит, нас в зверинец превратят. Психиатры и репортёры набегут со всех сторон.
Руки Вивьен безвольно упали вниз, словно невидимый кукловод перерезал ниточки.
Листья с легким шелестом осыпались на дорожку.
***
Сгребать опавшие листья вменялось сёстрам Фэйн в обязанность. Это была их сфера ответственности.
Глэдис, была исполнительна всегда. Она ответственно выполняла любую работу – такой у неё был характер. А вот у Вивьен хорошим результат был только тогда, когда работа нравилась. Если не было вдохновения, то всё валилось из рук.
Сгребать охапки ярких листьев было приятно. Даже когда они темнели от влаги, или, наоборот, высыхали до такой степени, что становились похожим на пепел – всё равно нравилось. Приятно чувствовать, как грабли, словно расческа, проходятся по волосам матери–земли.
Чем–то это напоминало танец. Есть ритм. Есть рисунок.
Окно на кухне, где сидели мама и зашедшая к ней в гости миссис Кингсли, было открыто. И Вивьен против воли прислушивалась к их разговору.
– Эмилия, вам очень повезло, что всё так обошлось. Всё могло бы закончиться гораздо хуже.
– Что вы такое говорите? – в голосе матери звучала тревога.
– У Винтеров в городе ужасная репутация.
– Правда? А мне он показался не таким уж плохим человеком. Неотесанный, конечно…но, честный.
– В свое время Винтерам принадлежала почти вся здешняя земли. Включая Проклятую мельницу. Прадед нынешнего Роба заправлял здесь всем. Ему принадлежал градообразующий ткацкий завод, где работали наши деды. Но он всё продул – вот что я вам скажу. Спустил на любовниц. Менял одну за другой, как перчатки, пока не оставил кровных наследников с голым задом, – неприятно посмеиваясь, говорила соседка – Винтеры все такие. Высокомерные, заносчивые. Директорский сынок, Жорж Винтер, повесился. Прямо на мельнице. Говорят, с тех пор его призрак так и живет там. Уж кто только мельницу не покупал, а кончалось всё тем, что сбегали оттуда. Так и длилось, пока не пришло все в запустение.