— Простите меня, — робко промолвила женщина; от старости или перенесенных невзгод ее голос звучал как надтреснутый колокол, но речь была нетороплива и благозвучна. — Не сердитесь на меня, пожалуйста. Я надеялась, что здесь никто не живет. Я просто искала…
Подойдя к ней ближе, Элис дала выход злости, взбодрившей, как бокал доброго вина.
— Ты не имеешь права здесь находиться! — закричала она. — Как это никто не живет? Это тебе не ночлежка для попрошаек и нищих! Убирайся прочь!
Женщина умоляюще заглянула ей в лицо.
— Простите, миледи… — начала она, но вдруг просияла радостью и воскликнула: — Сестра Анна! Дорогая моя сестра Анна! Маленькая моя! Боже милостивый! Ты жива!
— Матушка! — охнула Элис.
Она вдруг прозрела и узнала ее, матушку Хильдебранду. Шагнув вперед, она раскрыла руки; аббатиса обняла ее, и обе замерли, будто никогда не расставались.
Долго они так стояли, не в силах оторваться друг от друга.
— Матушка моя, матушка, — повторяла Элис, сотрясаясь от рыданий.
Наконец аббатиса отпустила ее.
— Мне надо отдохнуть, — сконфуженно пояснила она. — Я очень слаба.
Она прошла в дом и села на табурет. Элис упала возле нее на колени.
— Как вы сюда попали? — поинтересовалась она.
— Наверное, это Матерь Божья привела меня к тебе, — улыбнулась Хильдебранда. — Все это время я была больна, меня прятали преданные мне люди на одной ферме недалеко от Стартфорта. Они и рассказали про эту лачугу. Когда-то в ней жила одна старушка, но она пропала. Они подумали, что если я поселюсь здесь и начну продавать нуждающимся лекарства, для меня это будет лучшая возможность избежать опасности. Не сразу кто-нибудь отличит одну старуху от другой.
— Она была ведьма, — с отвращением заявила Элис. — Она была старая грязная ведьма. Всякий сразу догадался бы, что это не она.
— Та старая женщина имела слишком много познаний, что небезопасно, — мягко возразила аббатиса. — И я тоже такая. Ее мудрость превышала ее общественное положение, как и у меня. И та женщина, должно быть случайно или по своему выбору, была отверженной, и я отвергнута. Теперь я буду жить здесь, скрываться, с покоем в душе, пока не настанет время, когда я снова смогу служить Господу в церкви, которую Он избрал.
Аббатиса улыбалась Элис столь светло, будто такую судьбу предпочел бы всякий, будто такой доле позавидовала бы любая знахарка.
— Ну а ты как? — ласково обратилась она к девушке. — Я горевала о тебе и каждую ночь молилась о твоей бессмертной душе с тех пор, как мы в последний раз виделись. А теперь ты снова со мной! Воистину, милосердие Господа не имеет границ! Расскажи мне о себе, сестра Анна. Как ты сумела спастись от огня?
— Я проснулась, когда начался пожар, — быстро соврала Элис. — И побежала в часовню звонить в колокол, но меня схватили. Меня утащили в лес и хотели изнасиловать, однако мне удалось вырваться. Пешком я добралась до Ньюкасла, потом направилась дальше искать другой монастырь, чтобы не нарушить обета, но везде было очень опасно. Тогда я вернулась поискать вас или кого-нибудь из сестер, и лорд Хью, хозяин замка, узнал обо мне и дал у себя работу секретаря.
Лицо матушки Хильдебранды посуровело.
— Приказал ли он тебе поклясться и отречься от твоей церкви и твоей веры? — осведомилась она.
Руки ее все еще дрожали, а лицо говорило о том, что она очень стара и слаба. Но голос звучал строго и уверенно.
— О нет! — воскликнула Элис. — Нет! Лорд Хью придерживается старой веры. Он оградил меня от этого.
— И ты до сих пор хранишь свои обеты? — продолжала допрос аббатиса.
Она окинула взглядом богатый наряд Элис, красное платье, которое прежде носила Мег, умершая от сифилиса содержанка.
— Да, — быстро отозвалась Элис, подняв на матушку свое бледное личико с остреньким подбородком. — Я соблюдаю часы и молюсь молча, читаю молитвы в уме. Конечно, я не имею возможности молиться вслух и носить то, что пожелаю. Но я соблюдаю пост, когда положено, и у меня нет ничего своего. Ни один мужчина не тронул меня. И я готова слушаться вас во всем. Ни один из основных моих обетов не был нарушен.
Матушка Хильдебранда потрепала Элис по щеке.
— Молодец, — похвалила она. — Мы с тобой преодолели трудное и горькое испытание, дочь моя. Я часто думала, что остальным выпала более легкая доля, в ту ночь они все погибли и теперь пребывают в раю, а я осталась здесь и изо всех сил стараюсь хранить обеты, полностью отдаваясь борьбе с миром, который с каждым днем становится все более безнравственным и греховным. Представляю, как тяжело и тебе пришлось, дочь моя. Хвала Господу, теперь мы с тобой вместе. И больше не расстанемся.