- Каки-и-е?.. – Брови у нее поднялись дугою.
- Нюрнберг – это в Баварии. Для нас – ближний восток...
Она опять хорошо улыбнулась, и я снова полез целоваться. Верка не сопротивлялась.
Потом, уже много позже, через день или два – мы только что подъехали к моему дому, – она вдруг подняла на меня свой уже названный мной немыслимым взгляд и полуслышно проговорила:
- Ты обволакиваешь...
- Как? – не понял я поначалу или, точнее, понял молниеносно, но не дал недодуманной мысли дорваться до языка.
- Обволакиваешь. Я ничего вроде бы не хочу – и всё делаю. Ем, сплю, говорю... как заколдованная.
- Это нам, колдунам, одно удовольствие... Типа когда колдовство ладится...
- Нет, правда... Скажи мне кто-нибудь позавчера, что такое будет, я бы даже не смеялась. – По лицу ее пробежало беспокойное облачко.
- Очень деликатно... Что же такого недолжного происходит?..
У меня защипало в носу, зубы сами собой принялись что-то жевать. Я по-птичьи вытянул шею и повертел влево-вправо головой, чтобы сделать глоток.
- Просто я тебя... люблю... – без интонации проговорил я. – А ты чувствуешь это своим... ну, всем своим организмом. Тут колдовать легко. Я почти ничего и не делаю...
- Выходит классно...
- Мерси...
Объясняться – это, в общем-то, не моё. В сонных артерии стучало так, что было больно шее, я тупо смотрел на широкую пластиковую спицу руля, на которой громоздились, подозрительно наползая друг на друга, дурацкие буквы «AIRBAG».
Обычно эта надпись меня успокаивает. Приятно думать, что кто-то о тебе позаботился. Сейчас буквы сливались и покоя не было.
- Я хочу тебя всю, понимаешь... – промямлил я и тут же углом глаза уловил знакомую гримаску. – Всю... Не звонки, не емельки... Всю. Ну типа как съесть, понимаешь? Целиком. Давай ты будешь жить у меня внутри? А потом я сглотну мобилку... – и тебе будет не скучно. И еще...
- Пойдем... Я хочу прилечь... Устала.
Мы выбрались из машины, перешли улицу, и вскоре она уже сидела, подтянув колени к подбородку, у моего кухонного стола, и щурила глаза от сигаретного дыма, и улыбалась моим байкам и историям, которые сыпались у меня нынче как из рога изобилия.
Потом мы что-то ели, потом пили чай, потом смотрели киношку, потом... Ну и что ж, что такая разница в возрасте, это бывает.
...Потом она улетела. Это другая страна, Ближний Восток. Это не Нюрнберг, будь он трижды неладен.
И мы что-то писали друг другу и отсылали это электронной почтой. Писали всегда не то. Совсем не то. Колдовство кончилось, на расстоянии оно не работало. Не было больше душа и кофе по утрам, не было дневного, ни с чем не сравнимого угара за занавешенными шторами. Не было ничего...
Тогда я съездил в «Крист» и купил то колечко. Футляр мне выдали алый, внутри было пушисто от плюша, белое золото сверкало, как ему и положено...
А мы всё писали. И это было уже настолько не то, что однажды я зашвырнул колечко вместе с футляром куда-то за шкаф и напился до невменяемости.
Потом с Востока пришла еще пара мейлов. До конца я их не прочел, а наутро снова отправился к ювелиру и велел раскатать кольцо под соответствующий размер. Ремесленник, ухоженный и дородный мужчина, сперва упирался и уверял меня в невозможности моего предприятия, но я настаивал и без устали тряс у него перед носом деньгами; кольцо было наконец раскатано, просвет радикально расширен, и дома, завесив шторы, я тотчас убедился в верности моих замеров. Так что три сотни евро не пропали даром.
Барышни, приметив игрушку, непременно умиляются. А мне грустно...
Недавно наткнулся в журнале на странный тест. Ответил на вопросы, подсчитал баллы – и вышло, что мой биологический возраст составляет сто шесть лет. То-то я замечаю, что стал раздражаться от смены времен года: летом не продохнуть, а в сентябре сразу начинаю мерзнуть и кутаться...
- Люська! – кричу я в кухонное окно вниз, во двор, Люське, развешивающей на веревках бельё. – Люська, у тебя включен интернет?
- Да!.. А что?