— Так вот, значит, чем стал Талисман Абсолютного Знания! Что ж, это облегчает нашу задачу — вам все равно не уйти отсюда живыми: твою бессмертную душу заберет ангел смерти, а твой товарищ вновь станет тем, чем и должен быть — Хранителем и Талисманом Всезнающего Ока.
— А моего мнения так никто и не спросит? — Голос Ухони прозвучал откуда-то сверху.
— Нам это ни к чему, — ответил Аваддон. — Ты навсегда связан с хрустальным шаром Всезнающего Ока. Оно не выпустит тебя из этого подземелья!
— Я уже понял это…
— Ухоня, попробуй вырваться! Я остановлю их!! — закричал Милав.
— Ты что, напарник! Чтобы я бросил тебя на растерзание этим волкам?!
— Довольно! — загрохотал голос Малаха Га-Мавета. — Настало время получить по заслугам!
Он занес над головой меч, и все увидели ярко-желтую каплю, набухшую на кончике лезвия.
От голоса ангела смерти задрожал каменный свод:
— Смирись, Милав-кузнец, со своей судьбою — не было случая, чтобы смертный уходил от моего меча!
Милав завороженно следил за тем, как к нему приближается ангел смерти. Он с ужасом понял, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой — он был полностью во власти Малаха Га-Мавета. Но невидимый ухоноид сдаваться не собирался. Сверху вновь послышался его насмешливый голос:
— Аваддон! Ты что-то лепетал насчет того, что Всезнающее Око не выпустит меня из этого вонючего подземелья?!
— Я не собираюсь спорить с каким-то Талисманом!
— А зря, Аваддонюшка, ой зря! Потому что я решил: если Око не отпускает меня, то я освобожу Око из его заточения!
— Ты что говоришь?! — похолодел Аваддон — Да ты знаешь, что тогда случится?!
— Конечно! Ты навсегда провалишься в ту бездну, что так возлюбила тебя в последнее время! А Малах Га-Мавет навсегда лишится возможности вмешиваться в дела людей!
— Безумец, что ты говоришь?! Вместе с нами погибнешь и ты!
— Что ж, это не такая уж большая цена за то, чтобы избавить мир от вас!
Милав увидел, как уплотнился воздух и Ухоня принял — в последний раз излюбленную тигриную форму. Тигр бросился на шар и стал с остервенением терзать его.
— Не-е-ет! — закричал Милав.
Но Ухоня неистово продолжал свою разрушительную работу, и прежде чем Малах Га-Мавет и Аваддон оказались рядом с ним, по хрустальному шару пошли трещины. Аваддон по-щенячьи заскулил, а Малах Га-Мавет принялся с яростью колоть ухоноида своим жутким мечом. Но Ухоню это уже не заботило хрустальный шар лопнул, высвобождая колоссальное количество знаний. Взрыв был настолько силен, что свод огромного зала не выдержал и обвалился. Но Милав этого даже не заметил — он смотрел на тело ухоноида, которое быстро таяло в потоке извергающейся из шара энергии. А потом пришла тьма. Но прежде чем она затопила сознание росомона, он увидел перед собой двух беседующих седобородых стариков.
— Они смогли это сделать!
— Да, трудно поверить, но это так.
— Теперь Знания принадлежат миру, в нем растворилась вся сила Всезнающего Ока.
— Признаться, я не верил, что они смогут.
— Я тоже… Но и львенок когда-то родится слабым и немощным, и по маленькому комочку меха никто не скажет, что перед ним — будущий царь зверей!
— Да, львенок вырос — ему больше не нужны воспитатели. И мы можем спокойно отправиться вслед уходящим…
… Камни продолжали падать, но ни один из них так и не задел Милава. Если бы нашелся сторонний наблюдатель, он бы обратил внимание на то, что камни летят по совершенно немыслимой траектории, нарушая все законы физики. Но наблюдателей не было, и камни падали так, как им приказывала чья-то несокрушимая воля…
Эпилог
— Вы можете с сэром Лионелем хоть каждый год приезжать к нам! говорил Таби Мром перед расставанием. — Я решил уйти в отставку королевский токонг наградил меня небольшой деревушкой на побережье! Приезжайте, будем сидеть у камина, рассказывать истории и вспоминать все, что с нами произошло!
— Не обещаю, — улыбнулся Милав. — Хотя за приглашение спасибо. Но путь в вашу страну слишком…
— Опасен?
— Нет, слишком долог. Лучше вы к нам приезжайте… с дипломатической миссией.
Таби Мром в последний раз взмахнул рукой, и парадный дормез Латтерна О-Тога повез росомонов в сторону их далекой родины. Милав долго смотрел в небольшое окно, потом спросил у Калькониса:
— Скажите, сэр Лионель, а куда подевался второй гхот? Я даже имени его спросить не успел.
— Я могу сообщить вам его имя.
— Будьте так любезны.
— Извольте — Витторио Чезаротти.
— Вот как! Что ж, я мог бы и сам догадаться…
Ночью, на первом их привале, Милаву снились сны. Их было много. Но три из них врезались в память так, что, даже проснувшись и открыв глаза, он, как наяву, видел то, что в них происходило…
«Ну вот, кажется, все, — подумал Вышата и увидел, как целое облако стрел взвилось в воздух и полетело на росомонов. — Выходит, прав был Милав-кузнеи — не стоило доверять найденышу!»
Стрелы валили всех без разбора — коней, росомонов, врагов…
Под этим ураганом росомоны потеряли половину оставшихся воинов. Но те, что остались, не пали духом — они сделались еще злее. И когда Вышата призвал их на последний бой, который принесет им долгожданную свободу, ибо «мертвые сраму не имут», за ним пошли все: и те, кто мог сражаться в полную силу, и те, кто сражаться уже не мог, но хотел хотя бы зубами достать еще одного врага. И этот последний бросок был поистине страшен: росомоны не взяли щитов, они побросали и стальные шишаки, укрывавшие их головы, и рубили врагов, ни на что не обращая внимания. Вышата был горд, что такие воины разделили с ним его последние минуты. А потом он заметил панику в стане врагов, и чей-то знакомый голос прокричал издалека:
— Держитесь, росомоны! Не было такого, чтобы воевода Кженский товарища в беде бросил!
Годомысл Удалой открыл глаза и с удивлением посмотрел вокруг. Он увидел знакомую обстановку собственной одрины. Но… было во всем окружающем что-то нереальное, что-то ненастоящее. Князь крайне удивился тому, что рядом никого нет — ни постельничих, ни других слуг. Да и воздух в комнате был настолько спертым, что им едва можно было дышать.
— Вышата! — Годомысл хотел позвать своего милостника зычным голосом, но из горла вырвался лишь слабый хрип.
Годомысл подумал, что это результат тяжелого недуга, который уже давно сковал его тело. Он решил подняться с одра, но с первого раза не получилось — тело словно окаменело, не чувствовалось в нем ни сил, ни жизни. Лишь с пятой попытки сумел Годомысл встать на ноги и направился к двери. К счастью, она оказалась немного приоткрыта (едва ли Годомысл смог бы отворить тяжелое дубовое полотно.) В коридоре он увидел знакомых гридей, и на душе у него потеплело. Он толкнул дверь и шагнул. Навстречу ему поднялись двое воинов, лица их как-то вытянулись и потемнели.
Годомысл вгляделся в бесстрашных гридей, губы которых трепетали, словно крылья бабочек, и громко приказал:
— Вышату ко мне! И проветрите комнату, а то запах там — словно кошка сдохла!
Баба Матрена сидела на крыльце и внимательно изучала пучки сухой травы, в изобилии лежащие перед ней. Милав сидел рядом и следил за ее руками.
— Учись, Милавушка, — говорила старушка, — мне уже недолго осталось, а тебе — жить да жить! А травки — они, знаешь, и от всякой телесной хвори излечивают, и от всякого сердечного недуга помогают!
— Да не справлюсь я!
— Тю-ю! Вспомни, как Ухоня их быстро запоминал!
— Так то — Ухоня…
— Конечно, куда уж тебе со мной тягаться! — Голос ухоноида исходил, казалось, отовсюду. Баба Матрена испуганно воскликнула:
— Ухоня! Да неужто это ты?!!
— А то кто же?!
Милав вскочил на ноги и крикнул в голубое небо:
— Ну так покажись, напарник!
— Не-е-е, эт-то я Милаву-кузнецу напарником доводился, а с княжичем Догаром мне себя по-другому вести следует!!!