Яппи! Старик принадлежал именно к этому племени, о котором уже многие годы по стране росомонов ходили самые невероятные и таинственные истории.
Милав со всем возможным почтением поклонился старику, уважая и возраст, и отвагу, забросившую его в такую невообразимую даль от родины. Старик поклонился в ответ. Нагин заговорил:
— Якау Намуто, — (новый поклон старика), — просил меня вчера не называть его имени. Это связано с верой Намуто в то, что человек, не знающий твоего имени, не способен плохо влиять на твою судьбу. Ему хотелось понаблюдать за тобой, прежде чем вы познакомитесь.
— И что же? — недоумевал Милан.
— Якау Намуто позволил мне открыть тебе его имя. Это значит, что он берет на себя ответственность за твою судьбу.
— Я что-то не совсем… — начал Милав, но Нагин остановил его:
— Потом. Все вопросы и все объяснения потом. А пока Намуто хочет, чтобы ты попробовал атаковать его.
Милав с большим сомнением посмотрел на тщедушную фигуру старика и уточнил:
— Я правильно понял — вы хотите, чтобы я напал на него, словно тать в нощи?!
— Вот именно! — отозвался Нагин.
— А старик сам говорить не умеет? — Милав чувствовал себя крайне неуютно, пытаясь понять, что стоит за нелепой просьбой чернокнижника.
— Я осеня мало говоли вас язик, — сказал старик мягким, певучим голосом, — много гломкий звук — дазэ голова болеть!
Милав переминался с ноги на ногу, не решаясь подчиниться Нагину.
— Ну что же ты? — спросил чернокнижник, отступая к краю поляны.
— Послушайте, — замялся Милав, — а можно мне пробу по-другому устроить? Что я, живодер — на стариков немощных бросаться!
— Немощных, говоришь?! — усмехнулся Нагин и сделал какой-то знак Намуто. Старик поклонился, шагнул к Милаву и… кузнец понял, что лежит лицом вниз.
Он стремительно поднялся на ноги, озираясь вокруг, кто посмел так подшутить над ним? Но рядом находился только непостижимый старик. Нагин и Ухоня стояли достаточно далеко, чтобы не заподозрить их в «шутке». Милав внимательно посмотрел на дедушку.
— Молодеса, Милава, нападай делай!
Милав опять шагнул к старику, еще не зная, что он с ним сейчас сделает. Но… ничего не сделал — лежа на земле, не так-то просто диктовать противнику свои условия! Кузнец вскочил на ноги и с возмущением обратился к Нагину:
— Да что же это такое?!
— Это способ самообороны пастухов на родине Якау Намуто.
Через некоторое время, когда Милав немного успокоился, Нагин ему кое-что объяснил:
— Дорога тебе предстоит неблизкая и непростая. Обычных способов защиты будет явно недостаточно, потому что тебе чаще придется иметь дело с негодяями, нападающими со спины, чем с воинами, атакующими с открытым забралом. Помни об этом.
— Неужели и я смогу так же, как Намуто? — удивился Милав.
— Не питай иллюзий, — ответил чернокнижник. — Якау занимается этим искусством с малых лет. А сейчас ему почти девять десятков! Нет, кое-чему он тебя, конечно, научит, но мы больше надеемся на то, что ты овладеешь другим искусством. В противном случае не стоит и затевать поход в страну Гхот.
Глава 5
ПОЮЩИЙ СЭЙЕН
— О каком искусстве ты говоришь?
Нагин указал рукой на старика, в руках которого находился какой-то короткий продолговатый предмет.
— Это Поющий Сэйен — самое удивительное оружие, которое я встречал в своей жизни.
Нагин махнул старику рукой, Намуто что-то сделал с предметом — после звонкого щелчка из короткой черной трубки в обе стороны выдвинулись удлинения. Теперь в руках Намуто был блестящий посох, едва ли не со старика размером. А дальше… Это был поистине танец, а не простое исполнение боевых приемов. Некоторое время Милав следил за руками старика, зачарованный их гибкостью, плавностью и точностью движений. А потом он услышал звук — тонкий, на пределе слышимости, он все разрастался, вытесняя остальные звуки. Он очаровывал слушающего; глаза сами собой закрывались, тело начинало раскачиваться, боль, гнев, тревога, злоба — все уходило, оставляя голову пустой, как высушенная тыква.
… Кто-то тронул Милава за плечо.
— Ну как?! — спросил Нагин. Глаза его хитро улыбались.
— Это… Это что-то невообразимое, — пробормотал Милав, сбрасывая с себя остатки наваждения.
— Сэйен — сильна, Сэйен — халасо! — Якау Намуто с поклоном протянул Милаву Поющий Посох. Милав с благоговением принял подарок.
— Этот посох тоже из страны Яппи?
— Нет, посох Сэйен Намуто увидел только здесь, у меня. Поэтому и остался, чтобы овладеть искусством Поющего. А пришел Сэйен из… впрочем, тебе незачем этого знать. Все, что от тебя требуется, — овладеть мастерством Намуто в обращении с посохом.
— И сколько мне отводится на это времени?
Нагин некоторое время молчал.
— Это будет зависеть только от тебя, — наконец сказал он. — Как только Сэйен запоет в твоих руках — ты готов к путешествию в страну Гхот.
— Сдается мне, напарник, здесь нас тоже не будут угощать печатными пряниками… — прошептал Ухоня на ухо кузнецу.
Ухоня был прав: в ските Нагина-чернокнижника было нисколько не легче, чем у Ярила «в гостях». Скорее, наоборот, к безумной усталости от многочасовых тренировок в любую погоду примешивалось чувство горечи, неудовлетворенности и даже стыда за свое огромное, неуклюжее тело, не способное справиться с шестом. Но Якау Намуто каждый раз успокаивал Милава:
— Селдися — нет. Сэйен — сила не любита, Сэйен — доблота любита!
Милав тяжко вздыхал и вновь продолжал занятия. Кроме искусства владения Поющим, Якау Намуто учил Милава и многому другому: как быстро остановить кровь и перевязать рану тем, что всегда есть под рукой, — корой, травой, мхом и прочим; как точно определять погоду и развести костер даже под проливным дождем; как восстанавливать силы за ничтожно-короткое время и многому другому.
С каждым новым днем Милав чувствовал в себе растущую уверенность. И многочисленные цветные сны, из которых он выносил лишь смутное воспоминание чего-то легкого и светлого, только помогали ему в этом.
ШЕПОТ?
— Как напряжено его сердце?
— Он очень быстро прогрессирует. Пора ему узнать о многих феноменах психической энергии.
— А что он может?
— Он способен и к яснослышанию, и к яснознанию.
— А яснообоняние?
— Он догадывался о том, что не только энергия может конденсироваться в аромате, но и что сам аромат может быть энергией.
— Этого недостаточно. Нужно сообщить ему секрет бальзама Матери Мира.
— Для чего?
— Он быстро идет — мы должны успевать за ним…
Чем больше занимался Милав с Поющим Сэйеном, тем больше удивлялся неисчерпаемости возможностей посоха. В темном эбонитовом шесте скрывалось столько секретов, что могло не хватить целой человеческой жизни на совершенное овладение всеми. Но Милав старался, и Якау Намуто, видя его труд, подбадривал:
— Тлудися, Милава. Тлудися — халасо, ленися — сильно плохо!
… Время летело стремительно. Это для лежебок да бездельников оно стоит на одном месте, а для тех, кто работает рук не покладая и не разгибая спины, оно летит стрелой каленой столь быстро, что его не замечаешь.
Осень — перемен восемь.
Отгремел грозами сентябрь-хмурень. Октябрь-свадебник расшумелся на дворе семью погодами: сеял, веял, крутил, мутил, ревел, сверху лил и снизу мел. Так и ушел. А тут и ноябрь-полузимник объявился, закружил метелями, затрещал морозами, заставил мужика с телегой проститься да в сани перебраться. Одним словом, ноябрь-сумерки года. Но и он прожил лишь 30 ден и встретился с декабрем. А декабрь-стужайло свое дело хорошо ведает — землю морозит, глаза снегами тешит, за ухо холодом дергает…
А Милаву все нипочем: хоть метель на дворе, хоть просинь яркая трудится без устали, мастерство совершенствует. И наградила его судьба за упорство и духа большую крепость — в самом начале января-перезимника запел Поющий Сэйен, да еще как запел!
Ошалевший Ухоня первым прискакал на поляну, где занимался Милав. А тут и Нагин с Намуто подоспели.
— Сильно слатоко Сэйен поет, — поцокал языком старик, — не слысал я таково!