- Да ну? - ехидно протянула Антонина. - Ты почти целый год жил без секса? Что же ты, святой?
Раздался короткий, циничный смех Юры. Тот самый смех, который раньше заставлял меня улыбаться, думая, какой он жизнерадостный. Теперь он резал слух, как ржавое лезвие.
- Я что, дурак? Как только она мне не дала, я стал встречаться с девчонками из мединститута. Их общага как раз напротив. Хотелось всё бросить, но деньги держали. Прикинь, их хватит на съём двушки в центре на два года. Неплохо, да?
Каждое его слово было ударом ножа. Год. Целый год он меня разыгрывал. Водил за нос, целовал, говорил о любви, а сам бежал к другим девушкам. А я, глупая, доверчивая дура, верила каждому его слову, каждому взгляду, каждому прикосновению. Я строила воздушные замки нашего будущего, а он в это время подсчитывал барыши. Я чувствовала, как по щекам текут горячие слёзы, но вытереть их боялась - услышат. Слёзы стыда, унижения и самой горькой обиды, какую только можно себе представить.
- Юр, ну получил ты деньги, а чего с ней не рвёшь? - продолжила допрос Антонина.
- О, тут парни пообещали ещё денег подкинуть, если я брошу её прилюдно. Они просто собраться не могут, все время кто-то занят. Как только будут все вместе, я сделаю это при всей группе. Прикинь, как она будет махать своим блином, вертя головой с одного сокурсника на другого? - он снова заливисто рассмеялся, и этот смех звенел в моих ушах адской какофонией, смесью торжествующей жестокости и полного отсутствия души.
- А не слишком жестоко? - в голосе Антонины прозвучала не искренняя жалость, а лишь любопытство, как будто она оценивала степень изощренности пытки.
- Она должна знать своё место! - голос Юры стал жёстким, металлическим. - Такие уродки, как она, мужчинам даже даром не нужны. А я ещё и подзаработаю на этом. Дала бы сразу - просто бы расстались. Но нет, мариновала меня, заставляла переживать. Так что она полностью заслужила своё унижение.
В этот момент меня затошнило. Я еле сдержала рвотный позыв, прижав ладони ко рту. Боль была такой острой, такой всепоглощающей, что я не могла пошевелиться. Разве я заслужила этого? Я никому никогда не желала зла! Я просто любила его, доверяла ему, верила в его чистые намерения. А он... он планировал моё публичное унижение как заключительный акт своего грязного спектакля. «Свой блин...» Это слово отозвалось во мне особенно болезненно. Все мои комплексы, вся моя неуверенность - всё это он видел, смеялся над этим и использовал против меня.
Мне нужно было увидеть это своими глазами. Окончательно добить себя. Сжечь все мосты, чтобы не осталось ни капли надежды, ни малейшей возможности для оправданий. Тихо вытерев слезы с лица, я сделала шаг из-за шкафа.
Они лежали на его кровати, раздетые. Юра обнимал Антонину, их тела переплелись в отвратительном, пошлом танце. Я смотрела на эту картину, и сердце моё не просто разрывалось - оно превращалось в кровавое месиво. Я стояла и не могла оторвать взгляд, загипнотизированная собственным унижением, глубиной падения человека, которого считала любовью всей своей жизни. Антонина поймала мой взгляд и улыбнулась - нагло, победоносно. А Юра... он смотрел на меня не с раскаянием, а с раздражением, как на назойливую муху, помешавшую его удовольствию.
Я решила уйти. Медленно, как во сне, я потянулась к ручке двери. Но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетел сосед Юры - Виталик. Шумный, весёлый, всегда улыбающийся парень.
- О, Нинка! Привет! - громко крикнул он. - А чего не проходишь?
Мне пришлось взять себя в руки. Сейчас я снова разревусь - и они увидят мои слёзы. Этого я не могла допустить. Я не дам им такого удовольствия. Я вдохнула, выпрямила спину и посмотрела прямо на Юру, собрав всю свою волю в кулак.
- Я уже ухожу, - мой голос прозвучал хрипло и неестественно ровно, будто это говорил кто-то другой. - Всё, что мне надо было, я уже услышала.
Я отстранила Виталика и вышла в коридор. Со спины донёсся испуганный возглас Юры:
- Нина? Нина!
Я не обернулась. Я побежала. Слетела с лестницы, не чувствуя под ногами ступенек, держась за перила, чтобы не рухнуть. Выскочила на улицу и побежала по направлению к дому, не видя ничего вокруг. Осенний ветер бил в лицо, высушивая слёзы, но не мог унять жгучую боль внутри. Я боялась, что он сейчас догонит меня, начнёт врать, оправдываться. Я не хотела, чтобы он видел мои слёзы. Это унижение было последним, что у меня оставалось - достоинство молча уйти.
Добежав до дома, я с трудом вставила ключ в замок. Мама была на кухне. Увидев моё заплаканное, искажённое страданием лицо, она молча раскрыла объятия. И я разревелась. Я плакала так, как никогда не плакала в жизни. Всё, что накопилось за эти месяцы - надежды, любовь, вера - выходило наружу вместе с рыданиями. Я кричала от боли, тряслась в истерике, а мама просто держала меня, крепко-крепко, как в детстве, позволяя выплакаться.