Очнулся он лишь тогда, когда услышал знакомый, противный голос Ушакова: - Ну что, думаю, на этом можно закончить. У кого какие вопросы остались?
Артём мгновенно оживился. Это был его шанс. Он поднялся, откашлялся, чувствуя, как десятки глаз уставились на него. Под взглядом Ушакова, холодным и оценивающим, он почувствовал знакомое напряжение в плечах.
- У меня есть вопрос, - его голос прозвучал громче и твёрже, чем он ожидал. - Когда мне наконец предоставят отпуск? Все претензии, что были мне выставлены, я устранил. График отпусков уже сбился, отдел кадров недоволен.
Ушаков, пухлый, с неприятно блестящими глазами, медленно повернулся к нему. На его лице играла маска безразличия, но Артём уловил в его взгляде мгновенную вспышку злости. Он видел, как сжались челюсти начальника, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших край трибуны.
- Извини, Угольков, - начал Ушаков сладковатым, ядовитым тоном. - Но, видимо, с отпуском тебе придётся подождать. Ты отправляешься на помощь в отдел милиции соседнего района. У них самое большое провисание по закрытым делам за год.
Тишина в зале стала звенящей. Артём почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он как чувствовал этот подвох. Заранее, интуитивно, подготовился. Но сейчас его переполняла не гордость за свою прозорливость, а яростная, долго копившаяся обида. Усталость от этой грызни, от постоянного напряжения, от того, что его жизнь, его планы, его маленькое, хрупкое счастье кто-то постоянно пытается отнять. Он видел перед собой не просто начальника, а воплощение всего того цинизма и несправедливости, с которыми он боролся все эти годы. И терпение его лопнуло.
И он сорвался.
То, что началось дальше, было похоже на извержение вулкана. Годами накопленное раздражение, гнев и чувство справедливости вырвались наружу единым потоком. Он высказал всё. Всё, что думал о начальнике, прямо ему в лицо, при всём личном составе. О его беспринципности, мстительности, глупости, замаскированной под принципиальность. Он говорил громко, перекрывая попытки Ушакова его перебить. Его голос, привычный командовать и добиваться правды, гремел под сводами зала, и каждая фраза была точным ударом, срывающим маску благопристойности.
Ушаков пытался остановить его, повышал голос, стучал кулаком по столу, но было поздно. Плотину прорвало. Артём видел, как коллеги опускают глаза, кто-то прячет улыбку, а кто-то смотрит с нескрываемым одобрением. Он был гласом их коллективного возмущения, и это придавало ему сил.
Итогом этого срыва стало то, что Артём вынул из папки, лежавшей перед ним, заветный рапорт и бросил его на стол перед Ушаковым.
- Ты этого хотел? Получи! Я не собираюсь работать под руководством льстивого самодура!
Развернувшись на каблуках, он вышел из актового зала. Вслед ему неслось: - Назад, я вас не отпускал! - Но это уже не имело значения. Путь назад был отрезан. Решение было принято, и впервые за последние несколько месяцев он почувствовал не страх, а освобождение. Воздух за пределами отдела показался ему невероятно свежим и сладким.
Конечно, его заставили выходить на службу до тех пор, пока рапорт не пройдёт все инстанции. Ушаков пытался заставить его переписать заявление, убрать оттуда настоящую причину - «Предвзятое отношение ко мне начальника районного отдела милиции подполковника Ушакова. Его беспринципность, грубость и подлость». Но Артём стоял на своём. Он знал, что Ушакову будет сложно опровергнуть эти обвинения - слишком много людей в областном управлении знали Артёма как ценного специалиста, которого не раз привлекали к сложным делам.
Давление на Ушакова началось практически сразу. Звонили и ему, и Артёму. Но он был непреклонен. Работать в таких условиях больше не было ни сил, ни желания. В конце концов, его отправили в отпуск с последующим увольнением «по личному желанию», хотя свой рапорт он так и не переписал.
И вот, в свой первый отпускной день, он снова оказался в лесу. Только на этот раз он был не старшим лейтенантом милиции, а просто Артёмом Угольковым, человеком, стоящим на распутье. Лес встретил его привычным умиротворением. Берёзы шелестели последними листьями, воздух был чист и прохладен. Здесь, среди вековых деревьев, трезво думалось. Здесь он всегда находил успокоение.