«Подумаешь, кофе отнести! Он, вроде, ещё добавит. Через два дня надо снова к маме в Тулу съездить. Вот Мила им с папой и отвезёт. И себе ещё на бельишко останется. Девочки из «Денизы» такое красивое продают.»
— Ну чёрт с тобой. Только быстро. Метрдотель узнает — выкинет моментально.
Кирилл читал. Как только официантка упорхнула, убрав со стола, он выложил на белую крахмальную скатерть конверт, вскрыл его и углубился в пухлую ученическую тетрадь, исписанную небрежным почерком.
Глава 14
Как меня привезли в больницу — не помню. Сначала был ресторан, «грильяж», потом поехали с Гришкой «на плэнер». Я пел, его девчонки смеялись. А Ленка всё просила: «Вальсок». Спой, говорит, Андрюха, «Вальсок». Возьмём шампанского, я люблю. Тебе, если хочешь — «Метаха», и поедем ко мне!» Гришка передал мне гитару. Да, гитару ещё я помню. Потом только боль, чёрная огромная воронка с золотыми искорками, да сирена: громко-громко. Врачи сказали — обширнейший инфаркт. И запретили! Если сейчас спросить меня, что… Легче перечесть, что они разрешили. Ну, я плюнул, конечно. Э, братцы, кукиш. Пан я или поганка? Врёшь, буду жить как жил, пить как пил, дружить с кем дружил. Да я! Да мы!!! И вдруг чувствую — нет… Нет, стоп. Что нет-то? Вот и решил разобраться. Попробовать написать. Поговорить сам с собой. И уж как выйдет тогда.
В больнице я месяц провалялся. Потом две недели у Гришки на ВДНХ в его квартире прожил, благо он со своей президентской командой в Китай утёпал. И что же теперь в сухом остатке? Желаний нет! Вот написал я: пить там да спать, жить да дружить. «Не боюся никого кроме Бога одного». Но надо ж хотеть по крайней мере хоть что-нибудь. А ты? А я от всего устаю, как собака. Сплю паршиво. Кислый как уксус. Брррррр! Это болезнь, наверно. А если себе правду попробовать сказать, хоть и неохота? Правду — себе — говорить — неохота… Да нет, я, хоть и свинья, но это сам понимал. Себе обычно не врал, и людям… ммм… лень было врать.
Послезавтра.
Я хотел что-то вроде дневника. Но замечаю: прежде чем тут две строчки написать, сам с собой их просто часами и обсуждаю, и обсуждаю! Ёлки-палки, что же такое? По-моему, я понял. Всё-таки, видно не для себя пишу. Вот и стараюсь перед «читателем». Что за читатель? Кому? Кто у меня есть? Хорошо. Я однажды эту самую правду скажу — и хватит. Итак. Никого у меня нет, ни к кому не привязан, никого не люблю. Любил, правда, раньше. Часто. Очень сильно. Очень недолго. Что было, то было.
Неделя прошла.
Видно, я для Петьки пишу. И для Катьки. И, может, ещё для Кирилла. Тоже чудно, черт возьми. Если я откину коньки… Лучше сказать, когда я откину коньки, он, Кирилл Бисер, по определению, рад должен быть. Я-то ему прицельно зла не желал. Бяку не делал. Но! Соревновались, конечно. В разных командах играли. Можно сказать, я пел, он играл. А я самолюбив был чертовски. И тут я ещё раз эту самую правду скажу. Грело, что он Сашку любил, а она — только меня. И это Я В СЕБЕ НЕ ЛЮБЛЮ. Э, да ты, братец, правда помирать собрался? Совсем разделся. Так сказать, раны обнажил. А то! Окей, я еду дальше.
Мы тогда в горах по случайности вместе все втроём оказались. И для меня он, Кирилл, по страшному важным стал. Ну как же! Он альпинист, разрядник, а я… Просто так, слабак. Никто не должен был видеть. Никто понимать. Никто? Верно. Никто. Но, главное, Катька. Их в нашей группе всего только две девчонки было. Катя Сарьян и её подружка. Катька смотрела, а я выпендривался. Катька восхищалась Бисером командиром. Я страдал. Катька варила кашу, ставила палатку, тащила рюкзак. Я придирался и ревновал. А вот эту её подружку, Постникову, просто не замечал. Саша Постникова тоже тащила рюкзак, но плелась обычно в хвосте. Тоже кашу варила — деток кормила. Да не замечал я её! А то, что Бисер всё чаще ей помогал? Нет, я тогда… Вот если бы он Катьке руки грел или там лямки подтягивал, я бы помер от злости. Просто взорвался наверно.
Ещё вспомнилось, как наш Бисер Ирбисом стал. Бисер — это просто фамилия. Мы её по-всякому изменяли. Он для нас был чаще Стеклярус. Я, к примеру, был Пан. Володька Дедулин — граф. Это самое «Пан», к слову сказать, ко мне крепко пристало. А ещё тогда модно было на английский манер имена сокращать: из Петьки Пита сделать, из Кольки Ника ну и т. д. Но с Киркой мы выкомаривали иначе. Его звали обычно Кир Бис. От фамилии с именем по кусочку. И вот когда мы в горы попали, кто-то снежного барса вспомнил. Они, правда, водятся в Азии, но не важно. Вот и стал наш командир тогда — Ирбис. Звучит похоже и интересно, и даже грозно. Нам годилось. А я боялся, что Катьке тоже годиться будет. Кирка и Катька с детства дружили, только… Знаем мы эту дружбу!