То, как выпирают ее скулы, и то, что ее грудь кажется больше. Ее бедра кажутся чуть полнее, а нос чуть тоньше. Я протягиваю руку и провожу ладонью по ее руке, кожа под моей ладонью покрыта свежим бронзовым сиянием. Она сногсшибательна, достаточно, чтобы взглядом остановить сердце парня, но я уже тоскую по своей старой Чарли.
— Когда? — шепчу я.
— Прошлой ночью. Я собиралась позвонить, но все произошло так быстро. Я не могла остановить это, Данте, — ее глаза блестят от слез. — Но я действительно прекрасно выгляжу, не так ли? — ей удается слегка улыбнуться, и это потрясает мою мертвую душу.
— Ты всегда была красивой, милая, — мой лоб покрывается испариной, а руки сжимаются в кулаки. Я боюсь включить свет ее души, боюсь того, что найду. Неужели все кончено? Неужели я забрал ее душу, сам того не осознавая?
Девушка делает шаг ко мне, и я замечаю нечто такое, что заставляет мой мозг петь.
Ее хромота.
Я указываю на ее бедро и ухмыляюсь так сильно, что боюсь, как бы мое лицо не разбилось.
— Ты все еще…
— Да, — говорит она. — Никто и никогда не отнимет это у меня. Я получила рану в ту ночь, когда умерли мои родители. Это мое. Больше ничье.
Я заключаю Чарли в объятия. Я потрясен ею. Не ее красотой, а ее душой. Меня пугает, что еще часть контракта была выполнена. Что от нее осталась только эта благословенная хромота. Но я не позволю ничему разрушить ее ночь. Я не знаю, что сказать, чтобы улучшить ситуацию или замаскировать страх, который я чувствую, и прежде, чем я смогу думать о чём-то хорошем, я выпаливаю.
— Ты моя девушка.
Чарли смотрит на меня, ее губы дрожат, угрожая превратиться в улыбку.
— Да. А завтра я покажу тебе, что я готов сделать, чтобы ты была в безопасности, — я наклоняюсь и целую ее в блестящие губы. — Но сегодня вечером мы идем на вечеринку с мерами безопасности — пунш, печенье и сырные украшения. Это будет потрясающе.
Ее полуулыбка расцветает.
— Я не должна бояться, — говорит она, и это звучит как нечто среднее между утверждением и вопросом.
— Тебе следовало бы испугаться, — говорю я. — Потому что я собираюсь показать тебе танцевальные движения, которые заставят тебя «умолять» меня.
Она бьет меня по груди и, хотя в ее глазах застыло нервное колебание, девушка позволяет мне взять ее за руку и повести к машине.
— А где бабушка? — спрашиваю я, когда она осторожно заползает на свое место, следя за тем, чтобы ее крылья не были раздавлены.
— Сказала, что очень устала, но перед отъездом заставила меня сделать миллион снимков.
Пока мы едем в сторону средней школы Сентенниал, я гадаю, как Чарли объяснила бабушке свой новый облик. Я решаю не упоминать об этом, боясь снова поднять эту тему. Вместо этого я беру ее за руку и сжимаю. И какая-то часть меня — крошечная частичка, приходит в восторг от этих дурацких школьных танцев.
Потому что я знаю, что это может быть последним разом, когда я увижу Чарли по-настоящему счастливой.
***
Мы с Чарли заходим в школьный спортзал, и я испускаю долгий вздох. Все просто, как я и опасался. Это похоже на то, как все неудачники в Питчвилле собрались вместе и купили самые ужасные дрянные украшения
У самого пола туманная машина взрывает туманные облака, а со стропил свисает огромное количество черных и оранжевых лент. Вдоль стен какой-то придурок приклеил бумажных пауков и тыквы. И оркестр, о, милостивый боже, оркестр. Они похожи на помесь мини Джастина Бибера и братьев Джонас, и музыка для Хэллоуина, которую они играют, заставляет мои уши кровоточить. Но когда я смотрю на Чарли, одетую в красное платье и ангельские крылья, все снова становится чудесным. Если она здесь, я счастлив. Но если она выйдет пописать или еще что-нибудь, я зажгу спичку.
Когда мы с Чарли идем к танцполу, все взгляды устремляются на нее. Они перешептываются, тычут в меня пальцами, и я не могу не злиться. Я имею в виду, почему они не замечали ее раньше? Тогда она была такой же потрясающей. Но, наверное, я так же виноват в том, что не замечал ее.
Сейчас, глядя на Чарли, я и сам почти не узнаю ее. Это вызывает приступ мурашек, которые мчатся через меня. Будет ли она двигаться дальше теперь, когда она физически совершенна?