Младший родович, тьма с огнём, видимо, Чернобожичи с Хорсычами перекрёстно опылились. Не знаю таких смесков, да и знать не хочу.
И тут и так печальные девчонки глаза потупили… чем в моё праведное сердце вселили праведный гнев и вообще.
— Глаза подняли, девы, — с ангельской улыбкой пропел я, приостанавливаясь.
До хулителя было метров дюжина, как раз моя задумка на забывчивого Ладомысла пригодится, прикинул я.
— Стригор Стрижич…
— Глаза поднять, смотреть гордо! Вы — часть меня, не сметь перед плесенью худородной глаза опускать!
Быдлан ухами своими хамскими речи мои услышал, буркалы хамские выпучил, челюсть хамскую отклячил. Ну вот и молодец, быдла, мысленно похвалил быдлу я, ну харкнул в рожу. А ветром чуток помог плевку.
Может, немного слишком много, отметил я брякнувшегося хама. Но тоже ничего вышло. И с девицами, подёргивающими краями губ (ну реально — знатно шмякнулся, хех), гордо последовали из театры.
В слушателях быдлы какое-то гудение происходило, не слишком стрижечелюбивое. Но под плевок праведный подставляться добровольцев больше не нашлось.
Ну а я неторопливо с девчонками шёл, подождал, когда нам Индрика и бегуна подгонят — всё же, понятно, что вероятность конфликта высока. А я — это сам я, а не шпана плевательная, или верблюд какой.
Ну и дождался. Спешит, спотыкается, мордас бордовый от здоровой критики его трындежа оттёр. И лапу свою хамскую ко мне протянул, тут же взвизгнув и затрясся ей — нехрен мою блааародную персону немытыми руками лапать. И мытыми тоже опасно лапать, факт.
Ну а убедившись, что хамская ласта при хаме осталась (ну не зверь же я, так, слегонца по ней лезвием воздуха полоснуло), хам раззявил пасть:
— Вы, невежда и неуч…
— Нахер к лешему сходите. Есть дело — говорите по делу. А нет — могу и подальше послать. Или ещё раз в вашу несимпатичную рожу плюнуть.
— Требую в компенсацию бесчестного оскорбления этих двух рабы… у-у-уй!
Ну реально — выбесил, отметил я, разглядывая пробивший под ребро хаму кулак. Вроде дряни хамской не налипло, но непременно почищусь.
— Вы по делу говорите, плесень худородная, — обратился я к приходящему в себя. — А то я и прибью ненароком, в ходе нашей беседы.
И тут дядька основательно так проблевался сидром, я еле отскочить успел. Так он косой, блин. А я-то думаю, что за дурак, обычно такие до столь почтенного возраста не доживают.
Нет, безусловно, не извиняет это хамскую морду — как-то мне похрен, хамит он по пьяни, или там из души противных порывов.
Но хоть объясняет — с хрена ли, а то даже удивился.
Проблевался, значит, этот противный тип, буркалы в сетке сосудов красных на меня уставил и прокаркал:
— Приму в качестве извинений только рабынь! В противном случае — поединок! До смерти! Зав…
— Вот же вы тупой, — посетовал я. — Свои намерения обозначили — так помолчите. Остальное не вашей худородной, пьяной и вонючей роже решать. Завтра, на рассвете, близ капища всех богов. Стригор Стрижич, Владыка Болотного Лога, — с этими словами я вскочил на Индрика.
— Рарсил Рарожич, старший дьяк Поместного Приказа! — уже в спину послышалось от хама.
— Буду знать, кому уд оторву, — кивнул я через плечо.
Отъехали мы от театральной площади, а я раздумывал. Ну, в принципе, с учётом заведённых в всяких столицах порядочках… Ну скажем так, за доспех на меня могут наехать — и получить в грызло наглое, пусть спасибо скажут, если рукой. Доспех — право родовича. Имперцы доступ на свои земли беспрепятственно дают, кроме особых мест, специально огороженных, с надписью “судыть низзя”.
То есть, что у кого-то принято — это его половые трудности. Пока Имперский Род — именно Род, никаких претензий насчёт обвеса, кроме “а мне так не нравится” предъявить не может.
А со служанками — так я правильно Оле с Любой сказал — личные слуги родовича как часть его воспринимаются, по всем правилам. В гости к кому-нибудь брать с собой слуг или нет — вопрос разговора с хозяином. На службу — вопрос места для них и прочее. А вот что в кабак, что на улицу, что в театру — дело сугубо и трегубо родовича.
В общем, да — эксцентрично, факт. Но Рарычу я этому натурально оторву уд, под корень, раз уж обещал. И буду в своём праве, ну и прав, такой вот каламбур, хмыкнул я.
— А что будет, Стригор Стрижич? — неспокойно спросила Люба, по дороге домой.
— Что-что. Уд оторву, под корень, этому прохвосту, как и обещал, — задумчиво протянул я.
— Ты не беспокойся, Любушка, — погладила Ола подружку по плечу. — Стригор Стрижич того господина одним плевком поверг, — на чём прыснула, да и Люба улыбнулась. — А уд он отрастит, наверное, — задумалась она.
— Срочно прекращать не о том уде думать! — возмутилась моя барственность. — Думать о том уде, что надо, велю так!
Ну смех смехом, а за час до рассвета меня разбудил скребёж в двери. Хоть девчонок не разбудил, скребун злостный, блин! И вообще — повезло, что и так, и так поднимался. И вообще — кому тут не спится в ночь глухую, высунул я недовольную морду лица за порог.
И скребун оказался из категории первых несплюнов. Может в чём-то и третий, хрен знает, не проверял.
— Блага вам, Стригор Стрижич, — выдал парень лет под двадцать, с сулиманом.
— Блага, — сделал я ручкой, благо парень родовичем не был. — Надо чего в рань такую? — полюбопытствовал я, поиграв в гляделки со звёздами и орбитальной базой.
— Прощения просим, Стригор Стрижич, наказ был непременно передать вам послание до поединка, чтоб ознакомиться успели.
— Опричный Приказ? — прикинул я всех, кто мог прислать мне цидулю костяную.
— Точно так, Стригор Стрижич.
— Ну… молодец. Наверное. Местами, — пребывал в сомнениях я. — В общем, считай — передал, — подытожил я и скрылся в недрах флигелька.
А то вроде этот паренёк — не особо третий, но — а ну нафиг на улицах в ночи торчать. Там точно этих третьих орды несимпатичные, а мне их хоронить толком негде.
Пластинка же отдавала уже знакомым эфиром (очень знакомым — всё же наш с Тенетницей “танец” вышел как предельно интимным, хоть и без эротики, так и очень познавательным) и содержала такую информацию:
Блага тебе, Стригор Стрижич!
Имперский Род выказывает тебе просьбу, сохранить, по возможности, жизнь старшего дьяка Поместного Приказа, Рарсила Рарожича, в силу нужности его в деле службы Империи. Просьба сия за неисполнение её своё последствий не повлечёт, за исполнение же буду искренне благодарна.
Г.И.О.П. Тенетница.
П.П. На месте поединка будет ждать дьяк Опричного Приказа Горыня, коли свидетель поединка тебе понадобится.
Нууу… в принципе — и так прохвоста хамского убивать не собирался. Ну “искреннее спасибо” порадовало, да, хмыкнул я. Ладно, в целом — понятно. “Не будет ли любезен многоуважаемый джинн не убивать пьяного придурка смертью?” — примерно так.
А вот что интересно — второе сообщение от Тенетницы, на костяной пластине, официальный со страшной силой документ — но написан в чисто “разговорной” манере. То есть, это — вообще на “ты”, как мы и общаемся лично. Занятно, но, скорее всего, объяснимо потоком документооборота и положением дамочки — она реально не заморачивается, “вижу и пишу”, скажем так. Ну — меня не оскорбляет, а оскорблённых и обиженных Паучиха и сама схарчит, если разобраться.
Ну а “свидетель”… И контроль, и помощь, факт. Всё же Тенетница, похоже, воспринимает мою симпатичную персону как ценный актив, что и разумно и… да не напрягает, а нормально. Владыки стихии реально на обочине в пьяном виде не валяются. А реверансы, не слишком значимые — естественное “принюхивание”. То есть то, что я прямо сказал: “Знания — работа”, это одно. Но “тёплые отношения” — вещь ой как нелишняя. Ну и в рамках вполне терпимого некую подмогу оказывают. Приму, решил я. Должен нихрена не буду, потому что это — именно реверанс-поклон, не более.
Вышел я, значит, из флигелька, за четверть часа до рассвета, девчонки спали, что и к лучшему. Взгромоздился на Индрика и направился к уже известному мне месту “близ капища всех богов” — отнорок-рощица, где столенградские родовичи изволили выпускать друг другу кишки, прожаривать мозги и совершать прочие дедушке Дарвину угодные деяния друг с другом.