— Умеем, Стригор Стрижич, как не уметь, — закланялись стрекальщики.
— Вот и ладно, — умеренно порадовался я, ведя бегуна за собой.
На месте перетащили поломанных в бегуна, туда же доспех, самострел и стрекало мёртвого. Направил я Мила в Топляки, с наказом вернуться тотчас, как поломанных сгрузит, да и напустил телохранителей на песцов.
В принципе — и сам мог, благо кладенец есть, и Стригор разделывал не раз. Но лень и вообще, а эти и так ездят, нихрена не делают. Ну а с разделкой — какой-то хренью, но всё же заняты.
Подумал я, а нужны ли мне тощие и в рабстве пейзане — и решил что нахер. Они и так не слишком тучные, а статус их, в общем-то, и так не особо от рабского отличен.
Тем временем, Щек и Дум песцов разделали, а я, завернув челюсти в снятые шкуры, стал их в индриковы сумы утрамбовывать. Тут дело вот в чём: полостные карманы, хоть и требовали чистки время от времени, но были, не без помощи эфира, антибактериальны напрочь. И не портилось там ничего и не гнило. Для трофеев с животин — самое то, подозреваю, специально сделанное.
Тут подвалил староста Топляков с народом, заславословил всячески.
— Помолчи, Трисил, — хмыкнул я. — Давай по делу. Коров людишек послал собрать?
— Как есть послал, Сригор Стрижич, — закивал староста.
— Годно. Пастухам поломанным, может, Макось потребна? Знатная ведьма.
— Дык, Стригор Стрижич, и наша Поливна — ведьма не из последних, поставит мужиков на ноги.
— Ну смотри, проверю. Ладно, задержался я…
— Стригор Стрижич, не гневайся! Девы семени… — замолчал староста обозревая дулю у носа.
— Через три седмицы, Трисил, дождутся. Не до дев мне ныне, дел невпроворот. И прибудь с рассветом в поместье. Других старост тоже позову, будем порядок в осеменении этом наводить, — сам себе пробормотал я. — Всё, поехал я. Чтоб на рассвете был!
И ускакал нахрен. Тоже, паразиты такие — девы там, лона алчут. А у меня трофеи и общее улучшение быта подведомственного пейзанства. И моей барственной персоны…
На этом я несколько приуныл — мне, блин, опять пару дней не читать, но что делать… Зато… а почему бы и нет?
В общем, добрался до поместья, наказал сумки индриковы не трогать, разослал симургов старостам.
И служанок своих решил… ну не знаю, порадовать наверное.
— В город хотите съездить? — огорошил я Олу и Любу вопросом.
— Э-э-э… — подвисла Люба, тогда как Ола глазами засияла, закивала радостно. — А зачем, Стригор Стрижич? Надоел… Ой! — последнее девица изрекла в ответ на шлепок по попке с пожмякиванием.
— Глупости не неси, Люба. В город на день по делам. Ола и не выбиралась из поместья никуда, почитай, всю жизнь. А ты и развеешься, да и поможешь рухлядь отобрать, про которую врала завлекательно. И… леший, девки, спать идите, — хмыкнул я, глядя на темноту. — На рассвете выедем.
— А с вами можно, Стригор Стрижич? — спросила Ола.
— И мне? — потупилась Люба.
— Можно, но любиться не будем сегодня — времени нет, — отрезал я.
Правда, когда два горячих тела юркнули под шкуры я чуть не передумал. Но, внутренний голос выдал: “пррревозмогай!” — с несколько иным оттенком, нежели раньше. Ну на самом деле, успею.
Девчонки поворочались, по мне ладошками поелозили, но всё же уснули. А я, совершив подвиг аскезы и воздержания (ну реально, самого начала бесить “ведомость”), удовлетворённо уснул. Правда, в несколько ином смысле, нежели хотело тело, зато в том, в котором желалось мне.
8. Погибельная матримониальщина
На рассвете проснулись вместе: я от извещения Управителя, девчонки от воплей со двора “благому господину Стрижичу”. Это старосты мои припёрлись, указания мои мудрые слушать.
Ну а я, намылив девчонок за пожрать, себе и им, направился ожидаемое раздавать. И Недум, камергер грибной, в сторонке ошивался, уши грел. Но Гден острекаленый над пенсионером бдил, так что я лишь кивнул одобрительно на “блага вам, Стригор Стрижич”.
Ну и славословия старост завернул, а развернул свою речь:
— Значит так, старосты. Зверьё я бить буду, как и вас оборонять — сие и право моё, и долг. А вот с девками, как прежде — не будет…
— Не погуби, Стригор Стрижичь, не лишай семени Стрибожьего, помрём…
— Цыть! — рявкнул я на Мёду и даже не стал поднимать: нравится бабе коленями траву протирать — пусть её. — Естественно, осчастливливать лона я буду, сам понимаю, что надо. Но не как ранее: есть зверь — любодействую, нет зверя — нет. Введём очередь, и по времени всё будет. Через три седмицы наведаюсь в Топляки, осеменю, — мат я опустил, будучи охерительно культурным. — Через семь седмиц — в Стрибожье. И через одиннадцать — в Весёлки. И дом новый специальный заведите, где я с девами любиться буду. Из тех что растут, — уточнил я. — Будет любодейская или, — хмыкнул я, — ёбская изба.
— Не гневайся, Стригор Стрижич, — выдал Олош.
— Посмотрим, может и не буду. Чего хотел-то? — кивнул я свеженазначенному старосте.
— А отчего так, а не как ранее?
— Дурень! — протянула поднимающееся Мёда. — Сам-то хоть одну девку в охотке ублажи, со всем чаяньем! А Стригор Стрижичу подчас и пару десятков приходится, сила Стрибожья в нём, но на всё видно не хватает… Ой… — наткнулась баба на мою ехидную физиономию взглядом, бухнулась в траву, стала её не только коленями, но и любом протирать и заблажила. — Прости меня, Стригор Стрижич, дуру грешну-у-ую-у-у…. Не губи-и-и…
— Верещать прекратила, — хмыкнул я. — Да и права Мёда. Отец мой, Стривед Стрижич, коему бы жить не один век — через то и помер. Сил-то много, но и усилий слишком много, не вынес.
— Так детишки же, Стригор Стрижич…
— А на коего лешего я вам новых людишек везу? — уже возмутился я. — Будут детишки. И вы это… ну не заставляйте, но способствуйте, если с новенькими сходиться будут. Не они промеж собой, а с урождёнными у нас людишками. Но чтоб без принуждения! — явил я кулак. — Домик новый вне очереди, послабление в труде таким парам — не на глупости, а чтоб любодействовали, на срок небольшой. Уяснили?
— Уяснила, Стригор Стрижич, мудр ты, — начала опять подниматься Мёда.
— Ну вот у бабы спросите, если сами не поняли, — фыркнул я. — И, кстати, Мёда, на кой я Аловыя тебе прислал — уразумела?
— Чтоб трудился, рожь обхаживал, дрянь прибирал, — приняла старостиха вид лихой и придурковатый.
— Мёда, — ласково улыбнулся я.
— Поняла я, Стригор Стрижич! Да ни в жисть…
— Ну вот и хорошо, — кивнул я. — Всё, исполнять слова мои мудрые, а то дел невпроворот.
Перекусил, причём с девчонками — времени ни хрена, не до чинства. Ола ушки прижимала, страшилась, но после того как я, да и Люба, ей еды с рук в рот пихнули — отошла, поулыбалась, да и захрустела пропитанием.
А у меня вырисовывалась такая картина: я кучу всего провтыкал в Ростоке, что, в общем, и неудивительно. Ехать я туда собирался, но как минимум после “осеменения Топляков”. Однако песец настал моим планам. Не критичный, скорее приятный, но. Тех же девчонок Индрик прекрасно довезёт вместе со мной: здоров, как лошадь, даром что акул. Но мне в любом случае в особняк хочется часть вещей прикупить. Например, Люба закатывала глаза, описывая “баню”. На самом деле именно баней, судя по её рассказам, купленный “батюшкой в имперских землях” биоконструкт не был. Да и воды, как таковой, не содержал: по любиным словам, это этакий “икрин” с тёплой жидкостью внутри, метров двух с лишним диаметром. И именно мыться там не стоило, только чистым влезать. А там он и температуру повышал, и даже “пузырьками и струйками булькает, приятно очень, Стригор Стрижич”.
В общем — джакузя, как она есть, гидро и пузырьковый массаж, и вообще хочу, да. И не только: мне вот сейчас на девчонок ошейники нашеить придётся, а это мне не очень приятно. Ну и вообще, костянник докуметопроизводящий нужен. Что я за барин, раз документ соорудить не могу?
И Стризара всё же навестить: судя по сказанному Любой, в саму гимназию мне “не можно”, но обитатели пансиона в перемещении не ограничены. Да и, по уму, средство перемещения братцу надо предоставить: конец занятий скоро, три месяца. Ему до Лога добираться, а встретить я не факт, что смогу.