Коллонтай записала в дневнике осенью 1928 года: «Дипломатическая работа — неблагодарная работа. Это вроде, как плести кружева. Плетешь месяцами тонкую нить. А свое же правительство или правительство той страны, где работаешь, возьмет да и дернет за ниточку из-за «более важных целей». Тррр — весь узор пошел прахом. Начинай сначала, но уже за прежнюю ниточку не ухватишься…
И надо иметь смелость говорить правду своему правительству, не «подыгрывать», не бояться, что Максим Максимович тебя «оборвет» будто бы за непонимание. Хуже всего, вреднее всего — дезинформация».
Слова верные. Но насколько точно она информировала Москву, если сама себя утешала экономическими трудностями Швеции (ничтожными на фоне голода на родине): «В магазинах толкучка, и на улицах люди спешат, нагруженные свертками. А кризис? А безработица? Армия спасения собирает «подаяние» на детей безработных… Это всё не по мне. И я тоскую особенно остро по Москве, с ее пустоватыми универмагами и недохватом продуктов, но зато есть работа и кусок хлеба у каждого…»
Известный исследователь Арктики, до революции избранный почетным членом Петербургской академии наук норвежец Фритьоф Нансен собирал гуманитарную помощь для России еще в годы Гражданской войны. В знак благодарности Нансен получил медаль от ВЦИКа. Ее переслали в полпредство в спичечном коробке. Коллонтай заказала футляр и только после того вручила Нансену.
Когда разразился новый голод, он опять захотел помочь. 10 января 1929 года Коллонтай записала в дневнике: «У Нансена еще остались средства, собранные сектой менонитов во время неурожая на Украине, и он предложил переслать их в губернии СССР, где еще есть голод. Но я отклонила его предложение (по указанию Москвы), у нас нет больше голодающих губерний. Нансен не поверил мне, но ничего не сказал…»
И всё! Больше никаких комментариев. Голод случился потому, что руководители Советского государства приняли простое решение: силой забрать все ресурсы. В городе взять было практически нечего, поэтому ограбили деревню. Главным ликвидным средством было зерно. Поскольку добровольно крестьяне зерно не отдавали, то власти прибегли к раскулачиванию крепких хозяев, то есть уничтожению самой производительной части крестьянства.
Писатель Михаил Михайлович Пришвин отметил в дневнике 5 февраля 1930 года: «Долго не понимал значения ожесточенной травли «кулаков» и ненависти к ним в то время, когда государственная власть, можно сказать, испепелила всё их достояние. Теперь только ясно понял причину злости: все они даровитые люди и единственные организаторы прежнего производства, которым до сих пор мы живем в значительной степени. Все эти люди, достигая своего, не знали счета рабочим часам своего дня. Ныне работают все по часам, а без часов, не помня живота своего, не за страх, а за совесть, только очень немногие».
Разрушение деревни и привело к голоду. Борис Иванович Стукалин, который был заведующим отделом пропаганды ЦК КПСС, уже на пенсии вспоминал: «Городские жители получали хлеб по карточкам… Во многих же районах, где случился неурожай, а последние запасы зерна были изъяты государством, наступило настоящее народное бедствие. Миллионы людей хлынули в города в надежде устроиться на работу или продержаться за счет подаяний…
В те дни мне встречались десятки этих несчастных. Многие уже ничего не просили, а просто лежали на земле, прислонившись к стене дома или забору, и с мольбой смотрели на прохожих. Страшно было видеть их распухшие ноги, изможденные, потемневшие лица… Люди умирали тут же на улицах и подолгу оставались лежать неубранными.
Голодающие не только заполняли улицы, они наводняли дворы, ходили по квартирам, вымаливая хоть немного любой еды. Ходили больше женщины с детьми. Увы, подавали им редко и скупо, ибо многие горожане сами страдали от недоедания».
Посол Мексики в СССР Сильва Эрсог в 1929 году встретился с Коллонтай, которая приехала в Москву в отпуск. Спросил Александру Михайловну:
— Не думаете ли вы, что происходящее сегодня в России несколько отличается от того, чего желал Карл Маркс?
И, по его словам, Коллонтай ответила:
— И от того, чего хотел Маркс, и от того, о чем мечтал Ленин… Нам, тем, кто делал революцию в России, остается только одно — писать мемуары.
Возможно, Александра Михайловна всё видела и понимала, но ее это не интересовало.
Восьмого января 1933 года записала в дневнике: «У меня обедал Прютц. Приехал он не один, а с очень молоденькой женой. Приехал он неожиданно к самому обеду. Обед был тонкий и легкий: крем д’орже, рябчики, хороший французский сыр, вино «шабли-мутон». Икры не было в доме. Но обед оказался во вкусе Прютца».