Но когда стало ясно, что вылечить наркома невозможно, отношение к нему в Москве переменилось. Он перестал быть нужным, и стало жалко тратить на него деньги. Кроме того, в политбюро возникла другая нехорошая мысль: а ну как при его нынешних настроениях Чичерин захочет остаться за границей? И так уже много невозвращенцев…
Во время встречи с вождем Коллонтай заговорила о Чичерине:
— Верно ли, что он безнадежно болен и лечится в Германии, но нуждается в средствах? Это же для престижа Союза нехорошо.
Сталин ответил сухо, чуть раздраженно:
— Всё это сплетни. Ни в чем он не нуждается. Не столько лечится, сколько по концертам таскается, и пить стал. Вот это для нашего престижа не годится. А средствами мы его не ущемляем. Но пора ему назад на родину. Не время сейчас просиживать на заграничных курортах, дома обставим его, как следует, полечим, где и как надо. Пускай отдохнет. Литвинов и один справится…
Сталин распорядился аккуратно вернуть Чичерина на родину. Молотов обещал Георгию Васильевичу: «Мы обеспечим вам лечение, отдых и удобства не хуже, а лучше, чем вы имеете за границей». В январе 1930 года Георгий Васильевич вернулся в Москву, но к работе, разумеется, не приступал. 21 июля ЦИК официально освободил его от обязанностей наркома. Он превратился в персонального пенсионера союзного значения.
Новым наркомом стал Максим Максимович Литвинов. Собрав иностранных корреспондентов, он объяснил, что внешняя политика останется прежней.
В 1932 году Коллонтай случайно встретила Чичерина. Сказала, что хотела бы его навестить, но позвонить не решалась.
— Я вам расскажу один анекдот, тогда поймете, что никого не принимаю, — ответил бывший нарком. — Один английский сановник вышел в отставку и, хотя остался жить в Лондоне, в свой замок не поехал, как принято. Никого не принимал и ни к кому в гости не ездил. Король решил всё же навестить своего старого слугу и друга. Королю отказать нельзя. Сановник принял короля, беседовал оживленно, ни на что не жаловался. А как только король уехал, сановник тут же умер от разрыва сердца. Вот и я боюсь, как бы со мной того же не случилось. Пока жив, мне этого довольно.
«С тем распрощались, — записала в дневнике Коллонтай. — Мне рассказали, что Чичерин живет очень уединенно, нигде не бывает, никого к себе не пускает. Навещает его лишь его бывший секретарь. Чичерину предлагали переехать в дом правительства.
— Ни за что! Мне придется со всеми на лестницах встречаться, разговаривать. Не хочу!
У Чичерина диабет. Лечился в Германии и хотел там и доживать свой век на курорте. Но партия вызвала его в Москву и предложила устроиться, как ему самому приятнее. Он занял маленькую квартиру в частном доме в Спасском переулке, но отказался кого-либо видеть. Работать он не может по болезни, но много читает и играет на рояле.
Я написала ему теплое письмо после встречи на лестнице, и он тотчас же ответил мне длинным письмом на неожиданную тему: критику некоторых наших новых беллетристов… Имя его останется в истории — своеобразной, оригинальной личности, высокообразованного человека с тонким умом и гибкостью дипломата, с чудачествами оригинала, но и с беспредельной преданностью идее коммунизма… Писал он часто, но к себе не звал».
Когда-то нарком Чичерин дал генеральному секретарю очень дельный совет: «Как хорошо было бы, если бы вы, Сталин, изменив наружность, поехали на некоторое время за границу с переводчиком настоящим, не тенденциозным. Вы бы увидели действительность. Возмутительнейшая ерунда «Правды» предстала бы перед вами в своей наготе…»
Георгий Васильевич был человеком в каком-то смысле не от мира сего, поэтому писал вождю, искренне думая, что сумеет ему что-то объяснить и исправить дело. Сталин к совету не прислушался, так и не побывал за границей. Если не считать коротких поездок в занятый советскими войсками Тегеран в 1943-м и в поверженный Берлин в 1945-м. Стремительно меняющегося мира вождь не видел, не знал и не понимал. Опирался на донесения разведчиков, послов и собственные представления, всё более далекие от жизни.
В конце 1930 года, когда Чичерин уже стал пенсионером, Сталин написал Молотову, кто представляет военную угрозу для Советской России: «Поляки наверняка создают (если уже не создали) блок балтийских (Эстония, Латвия, Финляндия) государств, имея в виду войну с СССР… Как только обеспечат блок, — начнут воевать (повод найдут)…»
Сейчас такая оценка международного положения кажется смешной — настолько она далека от реальности. Но ведь политика огромной страны строилась в соответствии с мнением главы государства.