Европейцы окончательно поставили знак равенства между Гитлером и Сталиным. Премьер-министр Даладье отозвал французского посла из Москвы и сказал финскому посланнику, что готов разорвать отношения с Москвой, но это надо сделать синхронно с Англией. Реакция Лондона была более осторожной. Англичане исходили из того, что война в Финляндии по крайней мере мешает Сталину снабжать Гитлера сырьем и продовольствием.
Финляндия получила французское оружие: за четыре месяца в Хельсинки перебросили 175 самолетов, почти 500 орудий и пять тысяч пулеметов. Даладье был готов отправить в Финляндию англо-французский экспедиционный корпус и одновременно нанести бомбовый удар по нефтепромыслам в Баку. Он хотел не столько помочь финнам, сколько помешать поставкам советского горючего нацистской Германии.
Англичане и французы не пошли на это потому, что главным противником все-таки был Гитлер, а фюрер был бы только рад такому повороту событий. Союзники боялись, что Гитлер перебросит на Кавказ немецкую авиацию на помощь советской противовоздушной обороне. А если немцы помогут Сталину на Кавказе, Сталин в ответ пошлет свои танки против французов…
Только в Берлине после некоторых колебаний все-таки однозначно встали на сторону Сталина: «Основой нашей политики в северном вопросе является наша дружба с Советской Россией». Гитлер публично поддержал Советский Союз в войне с Финляндией, сказав, что Сталин всего лишь хотел получить выход к незамерзающему морю. Немецкие суда снабжали советские подлодки в Балтике продовольствием и горючим. Немцы блокировали Ботнический залив, чтобы Запад не смог помочь Финляндии.
«Немцы в Москве очень довольны и смеются, — отмечал сотрудник американского посольства в СССР Чарлз Болен. — Они полагают, что чем больше русские завязнут в Финляндии, тем выгоднее это для Германии, так как она будет держать Советский Союз в руках и сможет выставлять любые требования политического и экономического характера, угрожая в противном случае оказать помощь Финляндии».
Соединенные Штаты и Швеция предложили Москве и Хельсинки посредничество, чтобы поскорее закончить войну. Шведы, связанные с финнами почти родственными отношениями, болезненно воспринимали происходящее.
Молотов ответил: «Советский Союз не признает так называемого финляндского правительства, которое находилось в Хельсинки… Советское правительство признает только правительство демократической Финляндии, во главе которого находится Куусинен».
В Москве были уверены в скорой победе Красной армии и свержении финского правительства. Председатель исполкома Коминтерна Георгий Димитров записал в дневнике, как 21 декабря 1939 года, когда отмечали шестидесятилетие вождя, Сталин откровенно сказал гостям:
— В Союзе стало тесновато. Финляндия, Бессарабия, Черновцы нам не помешают.
Через месяц, 21 января 1940 года, на дружеской вечеринке по случаю дня рождения Ленина, Сталин произнес тост:
— Пока мы убили в Финляндии шестьдесят тысяч человек. Теперь надо убить остальных, и тогда дело будет сделано. Останутся только дети и старики.
Превосходство Красной армии над финнами в живой силе и технике было многократным. Численность Советской армии составила почти миллион человек, финской армии — втрое меньше. Думали, что Финская кампания будет такой же легкой прогулкой, как вторжение в Польшу в сентябре 1939 года. А пришлось вести тяжелые, кровопролитные бои. Война шла не полмесяца, как предполагали в Генеральном штабе Красной армии, а три с половиной месяца. Отчаянное сопротивление финской армии опрокинуло все планы Сталина. Завоевать маленькую Финляндию не удавалось.
Главный удар на Карельском перешейке наносила 7-я армия, состоявшая из двух корпусов, усиленных танками; ее возглавил сам Кирилл Мерецков. Другие соединения и части должны были играть вспомогательную роль. Но глубина и надежность финской обороны оказались неожиданностью.
По инициативе барона Карла Густава Маннергейма, генерал-лейтенанта царской армии и фельдмаршала финской, на Карельском перешейке еще в 1920-е годы была создана система долговременных оборонительных сооружений. В 1938–1939 годах она была модернизирована. Однако «сотрудники нашей разведки, — вспоминал Мерецков, — считали эту линию не чем иным, как пропагандой». Советские танки подрывались на минах и не могли прорвать финские укрепления. Артиллерия не пробивала бетонные стены финских дотов. Советские части по вине неумелых командиров попадали в окружение, несли большие потери. Несмотря на огромное превосходство Красной армии над финнами, зимняя кампания протекала на редкость неудачно.