— Согласна. Так происходит из-за выбора, который мы делаем каждую минуту, — сказала Касс. — Мы формируем нашу реальность посредством намерений, посредством нашей свободной воли, во всяком случае, так обстоят дела у разумных существ.
— Правильно, — согласился Брендан. — Однако существуют лей-путешествия, и наше восприятие времени и реальности оказывается несколько размытым.
— Да, я заметила.
— С помощью лей-путешествий мы оказываемся в той или иной версии прошлого, причем такого, где многое остается таким же, которое мы помним, но что-то обязательно будет другим. Люди, события и, в некоторых случаях, даже местность будут отличаться от тех, которые мы знаем на основании личного опыта. — Он остановился и посмотрел ей прямо в глаза. — Но что, если прошлое на самом деле пластично, и содержит в себе множество вариантов будущего?
— Тогда, изменив прошлое, мы сможем улучшить будущее, — предположила Касс.
— Да, именно поэтому вы сможете стать сказочно богатой и жить на своем острове в тропиках — благодаря тем изменениям, которые вы совершили в прошлом. — Брендан иронически взглянул на Касс. — Короче говоря, изменяя прошлое, вы также создаете будущее, которого могло бы не быть, если бы все оставалось так, как было.
— Если бы…— вздохнула Касс. — Беда в том, что никогда точно не знаешь, каким будет результат того или иного изменения. Все переплетено со всем, даже небольшое изменение в одной крошечной области может привести к катастрофическим последствиям где-то еще — теория хаоса в двух словах.
— А вдруг есть другой путь? — предложил Брендан. — Одна из гипотез, связанных с природой времени, основывается на том, что будущее существует как облако возможностей — ничего определенного, только потенциальные возможности. Представьте, что мы проникаем в это облако возможностей — в этот туман всех возможных результатов любого действия — и находим там конкретный результат, которого добивались?
— Выбирать будущее… — размышляла Касс. — Такая возможность способна изменить всю нынешнюю реальность, но тогда, по логике вещей, изменилось бы и прошлое?
— В этом и заключается, по моему мнению, открытие Артура Флиндерса-Питри, — заявил Брендан.
Дальше они шли в молчании; Касс напряженно размышляла до самой штаб-квартиры общества, где миссис Пилстик приветствовала их словами:
— Вы вовремя. Ужин почти готов. Я подам через несколько минут.
— Спасибо, Розмари. Ты — золото, — сказал ей Брендан. Подойдя к лестнице, он окликнул Касс: — Идемте, я хочу кое-что показать вам.
Касс поднялась за ним на следующий этаж. Достав из кармана ключ, ирландец отпер тяжелую дверь и повернул выключатель на стене. Зажегся свет и осветил огромное помещение с высоким потолком и маленькими ромбовидными окнами. Собственно, помещение занимало весь этаж. Куда ни кинь взгляд, везде громоздились книги, свитки, рукописи и даже папирусы всех видов. На стеллажах от пола до потолка, выстроившихся вдоль длинных стен, стояли книги, они же лежали в деревянных коробах на полу, составляя шаткие башни; книги валялись беспорядочными кучами по углам, торчали из-под накрывавших их холстов, высыпались из разваливающихся коробок. Три больших библиотечных стола изнывали под тяжестью огромных томов, а еще один стол был завален свитками пергамента и связками рукописей, перевязанными лентами и простыми веревками. Запах бумажной пыли с легким оттенком плесени пропитывал застоявшийся воздух.
— Заходите, — пригласил Брендан, отходя в сторону.
В глаза Касс бросился прежде всего беспорядок, царящий в этой странной библиотеке.
— Напоминает читальный зал для аспирантов в библиотеке университета, — сказала она.
— О, это не библиотека, — возразил Брендан. — И тем более не читальный зал. Это гениза.
— Гениза, — повторила Касс незнакомое слово.
— Древние евреи считали грехом выбросить книгу, а уж если она содержала тетраграмматон — четыре буквы, составляющие имя Бога, тогда это вообще был смертный грех. Поэтому, когда их священные тексты или другие писания приходили в негодность, их отправляли в генизу, где они ожидали захоронения на святой земле. — Он обвел широким жестом помещение. — Так вот, это наша гениза, но книги мы больше не хороним. Они слишком ценные.