Из всех детей, к которым Стивен питала наибольшую неприязнь, Вайолет и Роджер Энтрим занимали первое место; особенно Роджер, которому было десять лет, и он уже по уши был набит мужским чванством — ему недавно, этой зимой, позволили носить длинные брюки, что добавило свою долю к его чрезмерной гордости. У Роджера Энтрима были круглые карие глаза, как у матери, и маленький прямой нос, который однажды мог стать красивым; он был довольно крепко сбитым, пухлым мальчиком, и ягодицы у него выглядели слишком большими в короткой итонской куртке, особенно когда он расхаживал с важным видом, засунув руки в карманы, что делал довольно часто.
Роджер был мучителем; он мучил свою сестру, и был бы не прочь помучить Стивен; но никак не мог с ней совладать — у нее были сильные руки, поэтому он не мог заломить их, как заламывал руки Вайолет; не мог заставить ее заплакать или чем-нибудь выдать свои чувства, когда щипал ее или грубо дергал за новый бантик в волосах; а потом, Стивен часто выигрывала у него, и это внушало ему глубочайшую неприязнь. Она могла ударить по крикетному шару куда точнее, чем он; она лазала по деревьям с удивительным мастерством и ловкостью, и даже если при этом могла порвать юбку, со стороны девочки было наглостью вообще залезать на дерево. Вайолет никогда не лазала по деревьям; она стояла у подножия, восхищаясь храбростью Роджера. Он возненавидел Стивен как некую соперницу, незваную гостью в его законных владениях; он все время жаждал сбить с нее гонор, но был туповат, и методы его были глупыми — не было толку высмеивать Стивен, она отвечала ему сразу же и обычно одерживала верх. Что до Стивен, она питала к нему отвращение, и самой отвратительной его частью было унизительное сознание, что она ему завидует. Да, несмотря на все недостатки Роджера, она завидовала ему, его толстым сапогам на двойной подошве, его стриженым волосам и длинным брюкам; завидовала его школе и мужской компании, о которой он с важным видом говорил «наши ребята»; завидовала его праву лазать по деревьям, играть в крикет и футбол — его праву быть при этом естественным; а больше всего завидовала его великолепной уверенности, что быть мальчиком — это жизненная привилегия; она вполне могла понять это убеждение, но это лишь увеличивало ее зависть.
Вайолет она находила невыносимо глупой, она так же громко ревела, когда просто стукалась головой, как и тогда, когда Роджер применял свои самые мучительные пытки. Но что раздражало Стивен — это подозрение, что Вайолет почти наслаждалась ими.
— Он такой ужасно сильный! — однажды поведала она Стивен, и в голосе ее звучало что-то вроде гордости.
Стивен сразу захотелось ей наподдать:
— Я тоже умею сильно щипаться! — пригрозила она. — Если думаешь, что он сильнее меня, я тебе сейчас покажу! — после чего Вайолет с визгом убежала.
Вайолет уже была переполнена женскими уловками; она любила кукол, но далеко не так сильно, как делала вид. Люди говорили: «Посмотрите на Вайолет, настоящая маленькая мама; до чего же трогательны такие инстинкты в ребенке!» — и Вайолет становилась еще более трогательной. Она всегда навязывала своих кукол Стивен, заставляя ее раздевать их и укладывать в кроватку. «Теперь ты няня, Стивен, а я Гертрудина мама; а хочешь, ты будешь мамой на этот раз, если… ой, осторожнее, ты ее сломаешь! Ну вот, оторвала ей пуговицу! По-моему, тебе лучше играть, как я играю!»
А еще Вайолет умела вязать, или утверждала, что умеет — Стивен удавалось разглядеть в ее вязании одни узлы.
— Ты что, не умеешь вязать? — говорила она, с презрением глядя на Стивен. — А я умею; мама зовет меня маленькой хозяюшкой!
На что Стивен, разозлившись, отвечала:
— Маленькая ты нюня, вот ты кто!
Ей приходилось проводить целые часы за дурацкой игрой в куклы с Вайолет, потому что Роджер не всегда играл в настоящие игры в саду. Он терпеть не мог проигрывать, но как же она могла это предотвратить? Разве она могла не попадать в цель точнее, чем Роджер?