ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Лишь с наступлением темноты озеро утихло и покрылось черным блестящим лаком. Смолкли медные трубы ревущих стад, аистовы кастаньеты, утиный говор. Дольше всего лаяли собаки, потом все реже, ленивей, пока не угомонились и они, и только под настилом изредка плескалась рыба, пойманная Рудольфом перед заходом солнца. На фоне воды виднелись колокольчики донок, но ни один из них не дрожал, не звенел, как будто обитателей водного царства вдруг охватила дрема. Так могло продолжаться и до рассвета, разве что случайно подвернется угорь.
Освещенные окна, перекинувшие с берега к лодке желтые зыбкие мостки, одно за другим стали гаснуть, пока не осталось лишь единственное, в Томаринях, спокойно глядевшее сквозь темноту вдаль, за озеро. Небо было словно сукном затянуто, без луны и без звезд. И Рудольфа тоже охватил глубокий покой. Он свернул Эйдисов полушубок, положил под голову и улегся на дно лодки. Полушубок пах овчиной, рыбьей чешуей и табаком. Ночь была прохладная, но Рудольф не мерз, спать тоже не хотелось, по крайней мере пока. Вдали зародился и вдали же растаял гул поезда, вспыхнул и бесследно погас, как падучая звезда. И снова надо всем сомкнулась тишина…
Дзинь! Рудольф вскочил, протянул руку и подсек, но с первых же метров почувствовал, что леска идет податливо, без сопротивления. Одно из двух — или попался ерш, или он сам сплоховал. Может быть, рано подсек, надо было обождать, или… Так и есть, ерш! И бьется, как сатана! Пришлось включить карманный фонарик, чтобы снять буяна с крючка. Червь, конечно, пропал. Рудольф нашел банку и насадил нового. Просвистело над головой свинцовое грузило, скрылось в темноте и, взбив на воде круг, с плеском упало в озеро. Рудольф поправил съехавший колокольчик. Так. Поднял глаза — нигде ни огонька… До него не сразу дошло, что же за этот короткий миг переменилось. Ах да, и последнее окно потонуло в темноте. Дымка стерла линию берега, и, утратив связь с землей, призрачно плыли над ней крыши домов и кроны деревьев. Он посидел немного под тяжелым августовским небом, потом снова лег в лодку, наслаждаясь полным покоем. Где-то пролетел самолет, сюда опять донесся только звук, растворившийся скоро в невозмутимой тишине.
Рудольфу вспомнилось, что он так же лежал на полуострове в знойный день, когда собиралась гроза. Это были минуты тихого светлого счастья, слияния с природой и душевной умиротворенности, то настоящее и, может быть, единственное, что неизменно влекло его сюда, — потребность ощутить себя частью природы, как дерево на берегу, как рыба, как яблоко. В эти минуты становилось неважно не только — кто он, но и — какой он. У него не было никаких желаний, он просто лежал, заложив руки за голову — часы тикали у самого уха, — и слушал бег времени без страха и сожаления. Он сам был частью времени, как год или секунда…
Было еще темным-темно, когда Рудольф угадал приближение утра, и вскоре его догадку подтвердили петухи. Крыши построек на горе были похожи на большие и малые суда, ставшие на якорь. В камышах заговорили утки. Он различал не только голоса птиц, но и как они чистили перышки, странно чавкали. Воду сморщили полоски тусклых волн. Когда Рудольф поднял голову и сел, кряканье оборвалось, птицы чутко прислушивались к человеку, но немного погодя опять раздались всплески, пересвист, перепархиванье с места на место. А когда забрезжил рассвет, птицы снялись, пролетели над Рудольфом, тут же растворяясь в дымке, только все тише хлопали крылья.
Громко тенькнул колокольчик и тотчас смолк. Но какой? Леска одной удочки забилась нервной дрожью, колокольчик качнулся, сперва легонько, беззвучно, потом мелодично звякнул. Судя по медлительности и осторожности, червяка трогал лещ. Теперь только спокойствие! Не спугнуть бы… Взявшись за леску, Рудольф ждал. Колокольчик долго качался неслышно, как мышка, потом вдруг подпрыгнул — и Рудольф подсек. Он не ошибся: ха, славный лещик, грамм на четыреста, если не на пятьсот! Наживив, он снова забросил удочку, приготовившись к утренней страде, однако, вопреки ожиданиям, настало полное затишье. Тусклое зеркало серой воды тут и там пятнали мелкие пузыри: один за другим, один за другим, один за другим всплывали они из глубины, выстраиваясь цепочками. На дне озера жировала рыба — лещи или угри, и тем не менее к Рудольфовым удочкам не подходила, колокольчики висели безжизненно, как увядшие цветки вьюнка. Посидев так некоторое время, Рудольф вытащил и проверил наживку: черви были целы.