Во дворе не было ни ветерка, стоячий воздух тяжело и глухо, точно колпаком, накрыл землю. Марис был в одной майке и пестрых плавках.
— Смотри-ка, у тебя модные трусики, — сказал Рудольф, — цветастая ткань у мужчин как раз входит в моду.
— Это Зайгины трусы, — откровенно признался Марис. — Они малы ей. Рудольф!
— Да?
— Я принес тебе подарок.
— Да ну! — На сей раз привязчивое восклицание вырвалось у Рудольфа.
Мальчик кивнул, его глаза блестели от радости.
— Подожди, сейчас притащу, — весело крикнул он, забежал за угол, появился с ржавой консервной банкой, приоткрыл по дороге крышку, с любопытством заглянул вовнутрь, и Рудольф увидел, как лицо мальчика сразу погасло.
— Что там такое?
— Они… они умерли, — мрачно сообщил Марис.
Рудольф взял у него банку. Сперва показалось, что она пустая, но, когда он встряхнул ее, стали видны пять-шесть залипших песком, недвижимых червей.
— Ты, наверное, держал их на солнце, — догадался Рудольф.
— Не знаю, — растерянно сказал Марис. — Я нашел их, когда бабушка копала картошку.
— Червей надо посыпать мокрой землей или положить им кусочек дерна. Тогда они живут долго.
— Да? — проговорил мальчик. — Как же ты теперь будешь ловить рыбу?
— Накопаю новых. Вон там, в крапиве.
— Я помогу тебе, — тут же вызвался мальчуган.
— Надолго тебя ко мне отпустили? — догадался спросить Рудольф.
— Меня? К тебе? — переспросил Марис и, подумав, ответил: — Ну так… средне…
— Мама просила вернуть лодку?
— Лодку? Мама? Нет, не просила… Она завтра поедет в город автобусом. Ты знаешь конфеты «Буратино»? Ну, знаешь?
— Знаю.
— Она мне привезет «Буратино!» — с торжеством объявил мальчик, выжидая, какое впечатление произведет эта новость.
— Жалко, что я из Риги ничего тебе не привез. Но я ведь не знал, что ты есть.
Карие глаза ребенка смотрели на него удивленно, растерянно: чудно просто — Рудольф не знал, что он, Марис, есть на свете.
— Правда? — после короткого молчания недоверчиво переспросил мальчик и коснулся руки Рудольфа.
— Правда, — улыбнулся тот. — Странно, да?
Марис энергично кивнул.
— Это хорошо, что ты надумал прийти, но чем бы нам с тобой заняться? — сказал Рудольф. — Может быть, сходим искупаемся? Ах да, тебе же, дорогой, нельзя!
— Да ну! — беспечно откликнулся Марис.
— Хватит и того, что ты босиком носишься. А ну, покажи-ка ступню!
— Только ты… — как и в прошлый раз, предупредил Марис.
— Да нет, честное пионерское! Все-то ты меня подозреваешь. Давай ногу… Не дергайся ты так! Мне же ничего не видно.
Все повторилось, как в прошлый раз.
— Ой, не щекочи!
— Да я еще ничего не делаю.
— Ай-й-й… Хи-хи-хи!
Заслышав визг, прибежала испуганная Мария.
— Господи, думаю, не беда ли случилась! Не блажи так! Чего ты блажишь?
— Ай! Ай-й-й…
— Ничего, хорошо, на тебе заживает, как на собаке, — сказал Рудольф, отпуская его ногу. Мальчик сразу затих, он даже вспотел от визга и смеха.
Пока Рудольф ходил за висевшим в саду полотенцем и плавками, Мария спросила:
— Как вы живете-то там? Сестричка еще не поправилась?
— Спит и ест.
— Слава богу, — обрадовалась Мария, — раз ест, значит, скоро встанет на ноги. Может, и ты закусить хочешь?
— А что у тебя есть? — деловито осведомился Марис.
— Хлеба дам с медом.
— У тебя есть, мед?
— Пойдем, намажу.
Но уже сделав за Марией несколько шагов, мальчик оглянулся на Рудольфа и вдруг замялся.
— Ну иди! — позвала Мария.
— Знаешь… — с сомнением проговорил Марис и героически отказался: — Не пойду я. Некогда. Я должен… сторожить часы Рудольфа.
— Чего сторожить?
— Ча-сы.
— Господи прости, на что их сторожить?
— А мало что может случиться! — внушительно заметил Марис.
— Вот умная голова! — удивилась Мария.
— Все так говорят. Дядя Залит… и Вия, и Эгил. А бабушка говорит: «Увидим, увидим, что из него вырастет!» — с достоинством отвечал Марис.
— А у тебя, дорогой, нет склонности к хвастовству? — возвращаясь, сказал Рудольф, который часть разговора слышал.
— Что это — склонности?
— …и к расспросам тоже, а?
— Дай я понесу твое полотенце. — Марис ловко переменил тему разговора. Рудольф громко засмеялся; мальчик, видимо, задетый, искоса взглянул на него и сказал: — Думаешь, Зайга не расспрашивает?
— Пока, откровенно говоря, не замечал.