Максим пошевелил ногами. Места под столом – кот наплакал, сидишь, как в чемодане. Под спиной – жесткая вертикальная спинка. Столешница наклонная и… ух ты, приподнимается!
Ба! Так это же парта! Древняя школьная парта! То-то тут так тесно взрослому человеку! Молодцы, скарабеи, хорошо придумали. Дешево и сердито.
Так, а где же может стоять парта? Кажется, я знаю…
И едва Максим успел это подумать, как с его головы сорвали мешок. Догадка тут же нашла себе подтверждение.
Беглых рабов скарабеи, не мудрствуя лукаво, определили в Часовню. Ну и правда, куда их еще девать посреди ночи?
Местная Часовня Новых Людей представляла собой большой, около сорока метров в диаметре, шатер конической формы, скорее всего, некогда служивший цирком-шапито. От центрального столба свисали гирлянды из светодиодных шнуров, у подножия громоздились мощные колонки. Пульт пастора мудро располагался на возвышении за колонками, способными выдать до сотни децибел религиозной благодати. Напротив – ряды скамеек для прихожан, сбоку – стол с ингаляторами для причащения. Позади – клетки для причастившихся, промышленный импринтер второй серии и два десятка старых, серых школьных парт, за которые втиснуты беглые рабы – три пейзанина, один каторжник-рецидивист, обнулившийся репетитор, парочка номадов и Максим с Доктором.
Мешок сдернул скарабей в черном псевдохитиновом доспехе.
- Сидеть тихо, - прогудел церковник, не снимая шлема-маски. – Службе не мешать. Вами займутся позже.
- Оф корс, - сказал Доктор и благоразумно заткнулся, вертя головой.
Максим вздохнул. Вот ведь непруха-то, а? Из огня – да в полымя. Надо же было так вляпаться.
- Где это мы, мучачо? – поинтересовался Доктор.
- Церковь Новых Людей. Передвижная часовня Первого Причастия.
- Дерьмо, - для разнообразия по-русски сказал Доктор, исчерпывающе охарактеризовав их положение.
Воистину, дерьмо. Глубокое и вонючее. Значит, после службы нами займутся. Если не наберется достаточно добровольцев, нас запихнут в импринтер, выжгут мозги, посадят в клетку и отправят в Улей, где мы и проведем остаток своей бессмысленной жизни, радуясь каждой возможности поработать во славу Церкви. Сбежал, называется…
Стоп. А почему после службы? Почему не сейчас? Или у скарабеев есть другие планы на наш счет?
Ладно, поживем – увидим. Пока надо разобраться с наручниками.
Пока шатер заполнялся оборванными и голодными людьми, готовыми продать душу за бутерброд и чашку чая – их выдавали служки на входе – Максим подтянул колени к груди (парта угрожающе скрипнула) и расшнуровал обувь. Ботинки, кстати, были классные, трекинговые «Лова-Зефир», память о первом походе в Город Обезьян. Тогда, восемь лет назад, во время Реконкисты, у савантов не хватало еще своих скарабеев, и они брали на службу контракторов, снабжая тех из богатых запасов очень крутой снарягой. После Кандагарского плена у Максима из всего комплекта остались только эти берцы, на «вибрамах» и с «гортексом», и он очень ими дорожил.
Потом был еще второй рейд к макакам, и саванты снова использовали контракторов в роли пушечного мяса – тогда Максим заработал только след от укуса на правом предплечье и сотрясение мозга, а весь гонорар ушел на взятки карантинщикам, чтобы выбраться из Зараженной Зоны: саванты после провала штурма бросили контракторов на произвол судьбы…
Медленно и печально вытащив длинный шнурок, Максим огляделся.
Народу в шатре прибавилось: пейзане, номады, деграданты, синяки и быки, и даже с полдюжины зомбаков заполонили скамейки, сгрызли бутерброды, выхлебали чай и приготовились внимать пастору.
- Топливо для биореактора, - бормотал Доктор. – Зэтс ху ви ар. Сейчас нас попытаются продать, но кто нас купит, на вторичном-то рынке, беглых, сан оф э битч? А потом попытаются прошить. Со мной этот фокус не пройдет, проклятый синдром, с тобой, сертанли, тоже – слишком глубокая первичная обработка. И тогда нас отправят в Утилизатор. Слышал про такое? Переработка негодного биологического материала на метан.
Эх, Доктор, Доктор… Образованный вроде бы человек. Хоть и псих. А верит в городские легенды. Нехорошо… Максим вслепую завязал две стременные петли на концах шнурка и перекинул его через наручники.
В шатре вдруг стало тихо. Вошел пастор – плюгавый тип с бритой головой и козлиной бородкой, облаченный в рясу с витрувианским человеком.
- Дети мои! – провозгласил он, взяв микрофон. Микрофон тут же противно зафонил, и пастор сделал полшага назад. – Возлюбленные дети мои! Церковь Новых Людей приветствует вас в нашей скромной часовне!