Все вагоны, кроме штабного (с пулеметными гнездами на крыше) облепили мешочники – грязные, чумазые, в лохмотья одетые люди с баулами, рюкзаками и громадными клетчатыми сумками. Из теплушек доносился рев и мычание скота. В грузовых полувагонах и на открытых платформах тоже ехали люди, немыслимое количество самых разнообразных людей: семьи фермеров с маленькими детьми, цыганские таборы, рабочие-сезонники, ошалевшие кочевники, типчики самого что ни на есть бандитского вида, шлюхи целыми бригадами, попрошайки и перепуганные репетиторы.
Вздохнув пневматикой тормозов, сухопутный левиафан наконец-то остановился. Мявкнула сирена, и ворота стали закрываться за последним вагоном.
- Что стоишь? – глухо прикрикнул на Юру кто-то в противогазе, наверное, начальник наряда. – Принимай давай! Видишь, сколько их принесло!
Юра закинул карабин за спину, вытащил планшет и сканер, встал у дверей ближайшего вагона. Работа бойца Карантинной службы заключалась в том, чтобы взять у пассажира билет, занести номер в планшет, потом считать штрих-код прививки под ухом и, если пассажир ведет себя подозрительно, проверить наличие (либо следы сведения) татуировки-осьминожки на груди потенциального церковника.
Пассажиры, утомленные долгой дорогой, вели себя смирно, послушно разматывая шарфы и подставляя штрих-коды под сканер. Парочку лохматых и бородатых бродяг Юра попросил показать грудь и тут же пожалел об этом – те с ворчанием разматывали грязные обмотки и задирали фуфайки, являя взору давно немытые тела без малейших следов татуировок. Дети на руках у родителей начинали плакать, когда закованный в бронежилет и противогаз стажер протягивал к ним сканер.
Вокруг стоял шум и гам, но в целом работенка оказалась непыльной. Только все время запотевало стекло противогаза…
Наверное, из-за этого Юра не заметил, откуда взялся старик – вышел из вагона или пристроился в конец очереди, спрыгнув с платформы.
Он был странный. Во-первых, без багажа – вышагивал среди баулов и чемоданов, громоздящихся на перроне, будто на прогулке. А во-вторых, старика сопровождала собака. Обычная тощая дворняга средних размеров, черно-рыжая, вислоухая, с мордой скорее наглой, чем умильной, и обрубленным хвостом. Шерсть на морде топорщилась седая, глаза смотрели грустно.
Ну кто берет с собой в дорогу собаку? Как его вообще пропустили с псиной в эшелон?!
А когда старик негромко скомандовал что-то вроде:
- Мерлин, ко мне! – Юра и вовсе преисполнился подозрений.
Дрессировщик? Откуда? Когда-то давно, еще до Юры, у Карантинной службы имелись кинологические отряды, и дрессированные овчарки помогали досматривать людей сразу после Эпидемии. Но потом собаки сдохли – кто от старости и болезней, а кто и от ножа и пули, и кинологов больше не нашлось. Неужели этот старик – кинолог?
На вид ему было лет шестьдесят. Высокий, сухопарый, из-за темной кожи и седых волос похожий на негатив. В руках трость, но, судя по отсутствию хромоты у старика и массивности палки, это скорее оружие, чем подмога при ходьбе. Волосы стрижены коротко, лицо – скуластое, обтянутое кожей так туго, что морщин почти не заметно, щеки гладко выбриты. Глаза глубоко посаженные, прозрачно-голубые как пламя ацетиленовой горелки.
И совершенно безумные.
- Штрих-код! – приказал Юра чуть дрогнувшим голосом.
- Пожалуйста, - очень спокойно ответил старик, опуская воротник плаща и откидывая капюшон реглана.
Штрих-код на месте, точно под левым ухом. Татуировка выцвела и слегка потеряла форму, но сканер ее считал. Ого, мысленно удивился Юра, глядя на дату. Прививку сделали старику почти десять лет назад, в самом начале Эпидемии. А тогда вакцины на всех не хватало, простым смертным ее было и вовсе не достать. Значит, старик занимал какой-то важный пост – или работал в Компании.
- Грудь, – потребовал Юра.
Старик оттянул ворот реглана. Кожа у него оказалась гладкая и белая, как после давно зажившего ожога. Но ни следа от «осьминога» - четырехрукого и четырехногого человечка, вписанного в квадрат и круг, на груди старика не обнаружилось. На курсах Карантинной службы этот символ называли длинно и мудрено: «витрувианский человек» – но в жаргоне бойцов прочно прописалось словечко «осьминог».
Адептом Церкви Новых Людей старик не являлся, прививку ему сделали, хоть и давно, оснований для задержаний у Юры не имелось (если не считать таковыми странные предчувствия, или, по выражению дяди Игната, «бабочки в животе»), и стажер, забрав билет у старика, велел: