Респиратор мигом забился пылью, каждый вдох давался с трудом, и вскоре перед глазами замелькали черные точки, как после дозы гаша. Зато Птицын приноровился смотреть вниз и в сторону, чтобы ветер не резал глаза, и даже умудрился разглядеть, что ехали они по Степи, но – в сторону гор, изломанной грядой черневших на горизонте.
Все-таки, на север. В зараженные районы. Тогда точно – валить.
Жгут суетился, что-то озабоченно орал, махал рукой в сторону пушечной башенки – но быстрее не получалось, каждый вагон отнимал минут десять, а тамбур – еще столько же. В общей сложности акробатика заняла больше часа, и, когда они все-таки добрались до вагона-арсенала, сил у Птицына не оставалось вовсе.
И как только мешочники на крышах ездят? Хотя – они же ездят просто, это мы ползаем.
Сложнее всего оказалось пробраться в тамбур. Ежик попытался открыть запертую изнутри дверь, свесившись вниз головой, пока Жгут и Птицын держали его за ноги – не вышло, и Жгут просто разбил стекло и первым нырнул внутрь.
Потом полез Ежик, следом – Степан. Видимо, на шум прибежал комбинатский охранник, потому что когда Степан залез в тамбур, Жгут уже вытирал шило об штаны, стоя над трупом, а Ежик придирчиво осматривал трофейный «калаш».
- Ну, с богом, пацаны! – выдохнул Жгут, распахнул дверь и посторонился, пропуская Ежика вперед.
Птицын с голыми руками (оружия-то у него вообще никакого не было!) и сжавшейся мошонкой сунулся за Ежиком, который уже стоял на одном колене и водил «калашом» влево-вправо, сканируя вагон.
В вагоне ни души. Ну, логично, сообразил Степан. Один охранник, и тот – в тамбуре. А посади сюда человек десять – вот тебе готовый бунт на бронепоезде. Ссут наши начальнички, боятся подчиненных. Не доверяют.
И правильно делают.
Оружия в арсенале хранилось – как в Степкином эротическом сне. Шкафы с «калашами». Ящики с «помпами». Снайперки. Пулеметы. Гранатометы. Огнеметы. Чего-то-странно-непонятно-меты. Ловчие сети. Канистры со слезоточивым газом. Баллоны с напалмом. Цинки с патронами. Мины-растяжки. Ящики с пластитом.
Все новенькое, в фабричной смазке, красивое, деревянные части – светлые, гладкие, полированные, пластик черный, ребристый, оптика поблескивает фиолетовыми линзами, и запах – масла, дерева, железа, железа, железа…
Степан бы тут жил.
Потому что оружие – это сила.
- Круто! - выкатил зенки Ежик. – С таким богатством нас Амирхан сразу в сотники возьмет, юз-баши!
- Губу закатай! – оборвал его Жгут. – Рано радоваться, давай вагон отцеплять!
- А я не умею, - обломался Ежик.
Жгут побелел от ярости.
- Я тоже, - на всякий случай сообщил Птицын, сделав шаг назад – если Жгут начнет махать шилом, можно будет нырнуть вон за ту бочку с черепом и костями на боку.
- Блядь, - прошипел Жгут. – Дебилы. Дегенераты. Что теперь делать будем?!
Глаза у него налились кровью, зрачки сделались – как иголки.
Сейчас он кого-то замочит, понял Степан. Или меня, или Ежика. Лучше, конечно, Ежика…
Мысли Ежика, очевидно, двигались в том же направлении. Он вскинул «калаш», наводя ствол на Жгута – но тот уже рыбкой прыгнул вперед, сшибая Ежика с ног. Вдвоем они повалились на бочку, та неожиданно легко опрокинулась, крышка отлетела в сторону, и из бочки выкатился скрючившийся в три погибели пацан в кепке и кедах. На вид ему было лет четырнадцать, щенок совсем, а на кепке – морской конек карантинщиков.
Офигев, Жгут и Ежик даже перестали бороться за автомат. А пацан, выпрямившись с гримасой боли (это ж сколько он там просидел?!), огляделся по сторонам, лягнул Степана, стоявшего ближе всех, в пах и бросился наутек.
- Держи его! – завопил Жгут, и Степан, матерясь от боли, ломанулся за сопляком.
2015. КАРАНТИН. СЕКТА
Дорога в Кампус напоминала американский хай-вей – прямая, ровная, гладкая, с ярко-белой разметкой, будто нанесенной только вчера.
- Первый и пока самый весомый вклад секты в инфраструктуру края, - прокомментировал Одинцов. – Единственная приличная дорога в светлое будущее человечества.
Он сидел за рулем, придерживая его одной рукой и расслабленно выставив локоть в открытое окно. Наконец-то потеплело, и весенний воздух с ревом врывался в машину. «Лендкрузер», выбравшись из лабиринта ям, кое-как залатанных проплешин и открытых канализационных люков Семигорска на приличный асфальт, заурчал от удовольствия и разогнался почти до ста пятидесяти километров в час. Полиции, как и других машин, на трассе не встречалось, и Анатолий Степанович, сбросив личину университетского профессора, проявил свою спецназовскую сущность, выжимая педаль до упора.