- Дура, - безапелляционно заявила Анечка, вытирая рот салфеткой. – Классическая блондинка из анекдота. Мозгов как у курицы, а самомнение – как у павлина.
- Тогда понятно, - кивнул Забелин. – Хотя – все равно непонятно. За таким приданым женихи и покруче Гурьева в очередь выстроятся.
- Вы будете смеяться, шеф, но они, похоже, на самом деле любят друг дружку, - с гримаской отвращения сообщила Аня.
Как раз в этот момент Жанна закончила рассказывать неимоверно тупой анекдот, и гости грохнули услужливым смехом. Леня смеялся громче всех, и, как ни странно, от души.
- А еще, - продолжила вещать Жанна, картинно жестикулируя, - мы решили поехать в свадебное путешествие на Бали. Ленечка хотел в Париж, но что делать в Париже весной? Неделя высокой моды еще не началась, а от шопинга я устаю. Не будем же мы шляться по музеям, словно туристы! Что мы, «Моны Лизы» не видели? Да у нас в Краснокаменске этих мон и лиз столько!
Гости продолжали улыбаться, но уже через силу, и даже Гурьев хихикал несколько вымученно.
- Вот объясните мне, шеф, - негромко попросила Аня. – Почему, если человек за праздничным столом вдруг заходится в кашле и начинает харкать кровью, все сразу понимают, что он серьезно болен и нуждается в помощи – а когда человек морозит глупость, все делают вид, что ничего не произошло? Ведь глупость куда опаснее, а главное – куда заразнее туберкулеза!
- Ты слыхала по эксперимент Аша? Это когда испытуемого просят из трех линий назвать самую длинную. Пятеро подставных в той же группе дают неверный ответ. Семьдесят пять процентов «кроликов» соглашаются с мнением большинства. Конформизм как он есть.
- Слыхала. Даже смотрела – фильм был такой, «Я и другие». Под давлением общественного мнения человек склонен соглашаться с любым идиотизмом. Почему же мы позволяем глупости становиться нормой? Почему умным людям приходится прикидываться кретинами?
- Не драматизируй, дитя мое, - глотнув вина, ответил Забелин. – Одна богатая дура – еще не показатель. Тем более, лебезят не перед ней, а перед ее отцом.
- Кстати, а где этот легендарный Селиверстов? Никогда не видела живого олигарха!
- Вон он, кажется. Возле мангала. Изображает радушного хозяина.
О Селиверстове действительно ходили легенды. Ровесник комбината, дитя ударной молодежной стройки, воспитанник заводского интерната, выпускник ПТУ, пролетарий до мозга костей. Выбился сперва в комсомольские вожаки, потом – в партийные боссы, заочно закончил МГУ, вовремя подсуетился в приватизацию, выжил в бандитских разборках в девяностые, не дал сдохнуть комбинату после дефолта, отбил все налеты столичных рейдеров в нулевые, посидел чуточку в Думе и еще немножко – в тюрьме, и вот уже четверть века бессменно руководил (и десять лет – владел) Краснокаменским химкомбинатом, пережив с дюжину мэров и пяток губернаторов. Лет ему было за шестьдесят, но выглядел он от силы на полтинник. Крепкий старик почти двух метров росту, с бритой головой, густыми бровями и маленькими, цепкими глазами в паутине морщин; крупные хрящеватые уши плотно прилегали к черепу. Осанка офицера, хотя в армии никогда не служил. Широкие плечи и мощные руки человека, не брезгующего физическим трудом, и – пресловутая аура власти.
Даже сейчас, когда он стоял в застиранной футболке и бесформенных штанах с карманами возле мангала, сосредоточенно поворачивая шампуры, от него исходили те загадочные флюиды, что присущи людям очень богатым и очень могущественным. Повара, что суетились рядом, казались карликами у ног гиганта. Сам же Селиверстов напоминал свой дом: большой, старый, крепкий и чуточку нелепый. В мангале то и дело вспыхивали языки огня, шкворчал жир, капая на угли, и вился ароматный пар. Селиверстов в сизых клубах дыма и отблесках пламени походил на владыку преисподней.
- Колоритный персонаж, - прокомментировал Илья. – Хозяин мира сего.
- Николай Борисович-то? – уточнил невесть откуда взявшийся Гурьев. Он уже успел принять на грудь и стал избыточно фамильярен. – Мировой мужик! Пойдем, я тебя познакомлю!
- Пойдем, - согласился Забелин. Он почему-то с самого начала подозревал, что ради этого его и пригласили на пикник.
Аня осталась слушать разглагольствования Жанны. На лице секретарши читался неподдельный интерес натуралиста-естествоиспытателя.
Начало темнеть, и вокруг площадки для пикника зажглись фонари. Гости прилежно веселились. Гурьев подвел Илью к Селиверстову и замер, ожидая, когда на него обратят внимание. Забелин же бесцеремонно разглядывал директора. Вблизи тот выглядел еще более несуразно. Он был небрит, щетина поблескивала сединой, лицо изрезали глубокие морщины. Во рту сверкала дешевая стальная коронка. Руки, обильно волосатые, измазаны жиром и соусом, футболка в пятнах пота и сажи, на лбу испарина.